Борис Шапошников - Воспоминания о службе

Историю военного искусства до наполеоновской эпохи, к нашему несчастью, читал тот же профессор Елчанинов. Это была тысяча и одна ночь. У меня случайно сохранились записки, которые я вел по этому предмету. И вот теперь, шестидесятилетним человеком, просматривая иногда эти записки, я вижу, какой же бездарной чепухой были лекции «всадника без головы».

С трудом слушали мы лекции профессора Баиова по истории русского военного искусства до Суворова. Наполеоновскую эпоху, за исключением войн 1807 года в Восточной Пруссии, войн 1812–1814 годов, но с включением 100 дней, читал подполковник Головин. Читал хорошо, особенно войну 1809 года, хотя, конечно, далеко не так красочно, как она изложена в труде профессора Сухотина. Для начинающего свою педагогическую деятельность подполковника Головина лекции были неплохи и слушались с большим вниманием. Видно было, что на кафедре стоит живой человек, подготовившийся к лекциям. В 1916 году судьба столкнула меня уже с генералом Головиным, начальником штаба 7-й армии Щербачева в Галиции.

Генерал Шарнгорст вел у нас курс геодезии. Мы тщательно записывали его лекции не потому, что они были очень занимательны, экзаменационный балл по геодезии шел в общий балл по окончании академии. Средний балл для окончания академии был 10. Таким образом, если слушатель по геодезии получал ниже 10 баллов, то он обязан был по какому-либо другому предмету получить выше 10. Такое же значение при окончании академии имели история XIX века и русская история.

Историю XIX века читал очень интересно, но не для всех, профессор Высших женских курсов Форстен. Курс состоял не только из перечисления исторических фактов. Он знакомил нас и с теми философскими взглядами, которые возникли в XIX веке. Форстен, нужно отдать ему должное, рассказывал нам и о трудах Карла Маркса и Фридриха Энгельса, о I Интернационале и Парижской коммуне. Увлекавшийся близорукий профессор с жаром взывал к аудитории, половина которой слушала и вела записи, а другая половина, демонстративно развернув во весь лист газету, вроде «Нового времени», читала, не слушая лектора. По правде говоря, Форстен не терпел офицерской аудитории, считая ее мало подготовленной к восприятию его лекций. Он выговорил себе такое право при выведении среднего балла: если по его предмету слушатель на экзамене получал меньше 6 баллов, то и общий средний балл по истории считался неудовлетворительным.

Русскую историю до времен Александра III читал профессор истории Платонов. Нужно ли говорить об этом эрудированном историке? Его лекции были в высшей степени содержательны, умны и до мелочей подготовлены. Если Форстен читал с пафосом, излагал те или иные философские взгляды, то профессор Платонов привлекал к себе своей простотой. Его речь плавно и непринужденно лилась с кафедры, захватывая всю аудиторию. Заядлые читатели газет, преимущественно из числа гвардейских офицеров, откладывали их в сторону и слушали лекции этого профессора — сказителя русской истории, в особенности когда он садился на своего конька — Смутное время.

По старым традициям от офицера Генерального штаба требовалось не только знание карт, но и умение организовать съемку и вычертить планшет съемки инструментальной или глазомерной. Причем дело не ограничивалось изображением рельефа местности в горизонталях, а нужно было уметь преподнести его в штрихах. И вот немало дорогого времени слушатели младшего курса уделяли занятиям в классе по изображению рельефа штрихами.

Были виртуозы этого впоследствии совершенно ненужного предмета. Тягуче и нудно шли занятия. Развлекал только своими рассказами по истории академии «профессор» штриха — старый, согбенный, с седой и длинной бородой генерал-майор Зейфарт — старейший преподаватель академии. Сам он учился в ней во времена Николая I и рассказывал, что учили в то время в академии так, как ныне сапожник учит своих подмастерьев. Этому можно было верить. Много лет было Зейфарту, но старик еще при мне бодро бегал, проверяя съемки слушателей. По общей тактике мы занимались группами по 6–7 человек. Таких групповых занятий было три в неделю, причем каждое занятие длилось не менее двух часов. Руководителей из преподавательского состава не хватало, и для ведения занятий приглашались офицеры, служившие в Генеральном штабе и Военном министерстве. Занятия эти хорошо оплачивались, и желающих вести их было много. На младшем курсе проходили пехотный полк, усиленный артиллерией, во всех видах боевой деятельности, а в конце зимы слушатели работали уже над дивизией. В моей группе руководителем был сначала полковник <ошибка>, а потом полковник Бонч-Бруевич — толковые и знающие офицеры. Оба во время мировой войны занимали высокие штабные должности и оба работали в Красной Армии. По заданию группового руководителя различные письменные документы — приказы, схемы и расчеты — давались слушателям на дом, а в группе производился их разбор. Это, в сущности, было единственное прикладное занятие. Веяния французской высшей военной школы с ее прикладным методом преподавания с трудом прививались в Академии Генерального штаба и за время моего пребывания в ней широкого распространения не получили. Метод преподавания в основном был лекционный. Академия Генерального штаба готовила больше теоретика, чем практика для службы в войсковых штабах.

Как я уже говорил, уроки верховой езды считались первостепенными. На младшем курсе слушателям, за исключением кавалеристов, которые составляли особую смену давались уже вполне выезженные кони. От слушателя требовалось, чтобы он крепко сидел в седле. Для укрепления посадки езда преподавалась без стремян. Команда «Закинуть стремена» на некоторых производила удручающее действие, и на препятствиях кое-кто валился с коня. Вел занятия командир взвода полуэскадрона поручик Менжинский. Хотя в Европе в штабах на смену коню приходил автомобиль, мы в 1910 году еще крепко сидели на коне.

Влияние опыта Русско-японской войны мало сказывалось на наших занятиях, несмотря на то что среди слушателей были участники войны, воспринявшие этот опыт. Но по мере прохождения курса изучению русско-японской войны придавалось все больше внимания.

Несколько слов об учившихся в нашей академии офицерах болгарской армии. Учились они усердно, но, правда, оценки им ставились с большим снисхождением. Иногда в академию приезжал болгарский военный агент при русской армии, следивший за занятиями офицеров своей армии. В общем развитии болгары отставали, и некоторые жаловались на трудность прохождения курса в русской академии, сравнивая его с курсом итальянской академии генерального штаба, где предъявлялись менее жесткие требования и ставились более высокие баллы (эти оценки впоследствии имели значение при прохождении службы в армии). Отношение русских офицеров к болгарам было чисто товарищеским.