Борис Шапошников - Воспоминания о службе

Академия Генерального штаба помещалась на Суворовском проспекте в специально построенном для нас двухэтажном здании, имеющем форму буквы «П». Перед зданием был разбит небольшой сквер с памятником павшим в боях офицерам Генерального штаба. Рядом с учебным зданием академии по переулку, соединявшему Суворовский проспект с Кирочной улицей, тянулись корпус для квартир постоянного состава академии, Суворовская церковь, перенесенная из села Кончанского, Суворовский музей — небольшое здание с мозаикой на темы походов Суворова в Швейцарии. Сзади основного учебного здания был небольшой манеж для верховой езды, конюшня полуэскадрона и казарма для него. Внутри основного учебного здания в первом этаже размещались учебная часть академии, канцелярия, квартира начальника академии, вешалки. Во втором этаже были две большие аудитории для старшего и младшего классов, конференц-зал и несколько небольших комнат для занятий дополнительного курса, библиотека, склад учебных пособий, курительная комната, столовая и буфет. Завтракали почти все слушатели в академической столовой, обедали большинство у себя дома.

Начальником академии при мне был генерал Щербачев, командовавший корпусом, 7-й армией во время Брусиловского прорыва и Румынским фронтом во время мировой войны. Авторитета в академии Щербачев не имел. Попал на пост начальника академии и в свиту Николая II за активное участие в подавлении революции 1905 года. На экзаменах он почти всегда молчал, не задавал вопросов, а на защите дипломных тем офицеров дополнительного курса присоединялся то к одному, то к другому оппоненту, а то и к обоим вместе. Со слушателями Щербачев не общался, был больше администратором, чем настоящим ученым начальником академии.

В постановке учебного процесса имел большой вес правитель дел академии, он же и начальник учебной части, полковник Баиов, читавший нудно и скучно историю русского военного искусства. В Генеральном штабе было три брата Баиовых: старший, наиболее талантливый, с начала мировой войны был начальником штаба 1-й армии генерала Ренненкампфа; второй, менее талантливый, — правитель дел в академии, во время войны был начальником штаба одной из армий; третий учился со мной, судьбу его не знаю.

Защитив диссертацию по походам Миниха, профессор Баиов стал точной копией этого медлительного фельдмаршала русской армии, восприняв от него сухость и бездарность в военном деле. Лекции его, издаваемые академией, являлись компиляцией трудов историков, таких, как Ключевский. Баиов был бесталанный. Он не мог пробудить в слушателях любовь к русскому военному искусству. Баиов далек был от слушателей, как и его шеф Щербачев. Чаще соприкасались со слушателями штаб-офицеры — заведующие полукурсами, но, по правде сказать, к ним обращались редко, главным образом по личным делам. Слушатель-офицер, предоставленный самому себе, рассчитывал лишь на собственные силы. Это, пожалуй, было и неплохо.

Кто и как жил из офицеров, не интересовало начальство, даже заведующих полукурсами штаб-офицеров. Но зато учебная часть строго следила за посещением уроков верховой езды и лекций. Причем, как только слушатель приходил в академию или манеж, он тут же расписывался. Если подписи не было, то в тот же день вечером на квартиру присылали служителя с запросом правителя дел академии, на который сейчас же нужно было дать ответ, почему слушатель сегодня отсутствовал.

Учебный день начинался рано. Три раза в неделю в 8 часов утра мы уже были в седле, занимались в манеже верховой ездой. С 9 утра — лекции. Продолжались они до 12 часов дня, потом 30-минутный перерыв для завтрака, и до 4 часов дня снова лекции, групповые занятия по тактике или же топографическое черчение. После 4 часов слушатели расходились. На младшем курсе нам мало приходилось заниматься дома, поэтому вечерами я приводил в порядок записи и читал необходимую литературу.

На первом курсе нам читали лекции по тактике пехоты, конницы, артиллерии, по полевой фортификации, устройству вооруженных сил вообще и армий важнейших европейских государств и Соединенных Штатов Америки, по истории военного искусства с древнейших времен до Наполеона включительно, истории русского военного искусства, по геодезии, истории XIX века и русской истории. Изучение иностранных языков было необязательным. Желающие занимались по вечерам.

Лекции по тактике пехоты читал профессор генерал Данилов Николай Александрович — начальник канцелярии Военного министерства. В отличие от других Даниловых наш носил кличку Рыжий. Данилов был отличным профессором, глубоко знавшим свой предмет, умевшим возбудить у слушателей самый живой интерес к нему. Тактику конницы вел профессор полковник Елчанинов. Его брат писал талантливые фельетоны в журнале «Разведчик» под псевдонимом Егор Егоров. Профессор же Елчанинов был полнейшей бездарностью. До академии — пеший артиллерист, до страсти влюбленный в конницу. Плохой ездок, он иногда приходил на лекции с забинтованной головой. За это и за его ум офицеры и прозвали Елчанинова «всадником без головы». Какой только чепухой не были наполнены его лекции! Сюда включалось все, вплоть до ковки коня. С трудом мы усваивали этот бред, даже кавалеристы не всегда его понимали. Однажды на лекцию пришел начальник Генерального штаба генерал Палицын, сам кавалерист. По окончании лекции он спросил у слушателя, что за толстая книга лежит на его столе. Узнав, что это конспект лекций Елчанинова по тактике конницы (содержавший более 1000 страниц и продававшийся слушателям учебной частью академии), он вежливо попросил подарить ему. Результатом знакомства Палицына с конспектом было распоряжение дать Елчанинову дочитать курс до весны. Затем преподавание тактики конницы перешло уже в другие руки. Хорошо читали полевую фортификацию военный инженер полковник Иппатович-Горанский, профессор Военно-инженерной академии, тактику артиллерии — умный профессор полковник Дельвиг.

Курс устройства вооруженных сил и армии важнейших государств блестяще вел профессор полковник Гулевич. До него не менее блестяще курс читал бывший военный министр Редигер, написавший по этому вопросу прекрасную книгу. Гулевич придерживался курса Редигера, обновив его новыми данными. Он привлекал офицеров простотой и ясностью изложения этого до некоторой степени сухого предмета. Во время мировой войны генерал Гулевич был начальником штаба главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта (при генерале Алексееве) и, нужно сказать, высказывал здравые оперативные мысли. Один недостаток был у Гулевича — он был в полном смысле барин, и по виду, и в работе. С 1915 года я потерял его из виду.