Давид Карапетян - Владимир Высоцкий. Воспоминания
— Хоть и комплимент с виду, а всё равно без капли дёгтя не обошлось. То говорили: «где твоя лирика?» — а теперь вот: «рифма глагольная». Ничего, всё равно я докажу им, что я лирик.
Володю, видимо, покоробила и шутливо-фамильярная «буфетчица Надя», хотя сам Евтушенко наверняка видел в ней олицетворение «гласа народного».
Мне же телеграмма показалась многозначительной. Она говорила не столько о зависти, сколько о невольном признании мэтром окольных путей поэзии, на которых «выучка» пасует перед темпераментом, а наитие одолевает «школу». Но переубедить Володю мне не удалось. Видимо, подобные оговорки коллег-профессионалов обесценивали в его глазах саму похвалу.
В таком хмельном угаре пролетели три дня и три ночи. Володе становилось всё хуже и хуже. Шампанское взбадривало его ненадолго. Каждые пять минут он просил освежить фужер, переживая и жалуясь, совсем как малое дитя: «Кайф уходит, ребята!»
«Короче, Высоцкий был в той антиформе, в которой через десять лет его настигла смерть», — вспоминала спустя двадцать семь лет Ольга Лысенко.
Стало ясно, что запланированная Одесса отпадает, что надо возвращаться в Москву. Да и деньги были уже на исходе. Под стать настроению — и погода. Хотя стоял конец марта, Ялта была окутана тоскливой московской хмарью. Дождь вперемешку со снегом и сплошная пелена тумана.
Туров проводил нас на такси до аэропорта и с сознанием выполненного долга вернулся в Ялту. И тут объявляют задержку рейса по метеоусловиям. Сидим, ждём: час, второй, третий. Уже наступает вечер, а туман всё не спадает. Вылет самолёта переносится на неопределённое время, но сидеть и покорно ждать у моря погоды — не в характере Володи.
— Давай вернёмся. Не торчать же нам здесь всю ночь!
Наш новый налёт на «Ореанду» явился для деликатных супругов настоящим стихийным бедствием. Но как было не войти в положение «незадачливых ребят» — безвинных жертв «погодных условий»? Эту ночь, конечно же, мы скоротали в хорошо знакомом номере с ещё неубранными бутылками.
Отправив нас на следующий день в аэропорт, измученный Туров остался на сей раз в гостинице: «Сижу в номере и с ужасом думаю: какой ещё фортель выкинет мой непутёвый друг?»
И, кажется, из-за проклятого тумана мы вынуждены были возвратиться ещё раз. Во всяком случае, именно эту версию отстаивает Туров в своём интервью...
Наконец дают «добро» на взлёт, и, пошатываясь от шампанского и бессонницы, мы понуро бредём по лётному полю. Туман постепенно расходится, но на душе и в небе — пасмурно и угрюмо. А как ярко светило солнце в день нашего приезда!..
Глава десятая.
СОЧИ. ЕРЕВАНСКИЕ ГАСТРОЛИ
Армения — из бед, огня,
Из утреннего винограда —
Остыла родинкой на карте
И Родиной вошла в меня.
Алла Тер-Акопян
Казалось, после почти месячного загула Володя наконец угомонится. Разве может нормальный человек выдерживать такие перегрузки? Но у Высоцкого всё не по-людски. Непостижимым образом удаётся ему извлечь из своего насквозь обезвоженного организма дополнительные ресурсы и пойти по второму кругу.
Ещё и недели не прошло после Ялты, а Володе уже опять не сидится на месте — подавай ему новизну и — непременно — в динамике. Предложенный им «морской» маршрут на сей раз оригинальностью не блещет: неизменное Чёрное море, только вместо тихони Ялты — выскочка Сочи. Я сразу же соглашаюсь, зная, в какие закоулки может ненароком занести Володю, останься он без присмотра. Да и самому тошно на душе, и такие экспромты вполне в моём духе. Чувствую, кроме того, что Володя сам нуждается в какой-то узде. Ведь, зовя меня с собой, он косвенно намекает на желательное ограничение собственной постылой свободы.
Седьмого апреля мы благополучно приземлились в адлерском аэропорту и, добравшись на такси до Сочи, без проблем устроились в какой-то интуристовской гостинице. Всесоюзная здравница располагала к тихому, размеренному образу жизни.
После утреннего шампанского Володя, как и подобает образцовому курортнику, тут же увлекал меня на безлюдный пляж, где мы и совершали свой ежедневный морской моцион.
Перед отъездом из Москвы Володя сменил дублёнку на роскошную кожаную куртку — подарок Марины. Кстати, всё что она ему привозила, приобреталось исключительно в дорогих парижских бутиках. Куртка шла ему потрясающе. Её классический крой выгодно подчёркивал пружинистую пластику Высоцкого — пластику рвущегося на ринг боксёра или готовой огрызнуться рыси.
Уже во время первого нашего променада Володя предложил:
— Давай просто ляжем и подышим воздухом. Сразу полегчает.
И, недолго думая, мы распластались на холодной гальке вымершего пляжа. Володя — в коричневой, до колен, куртке, я — в короткой бежевой дублёнке. Под шум прибоя и несусветный гвалт чаек, овеваемые свежим бризом, мы провалялись в бодрящей полудрёме несколько часов кряду.
Увы, эта пляжная идиллия длилась недолго. На третий день мы с изумлением обнаружили, что сидим на мели. Было, конечно, досадно, не успев позволить себе ничего лишнего, остаться так глупо на бобах.
Этот невдохновляющий факт Володя воспринял с присущим ему хладнокровием. Казалось, он даже взбодрил его, внеся нужную остроту в пресноватую поступь будней. В подобных тупиковых ситуациях он чувствовал себя как рыба в воде. Это был его «Большой стиль» — загнать себя в угол, чтобы в энный раз проверить благосклонность фортуны, отстоять своё право на исключительность. Уж он-то выкарабкается из любого переплёта, уж он-то сумеет подтвердить действенность придуманного мною девиза: «Высоцкий выше обстоятельств!» В этом эксцентричном эгоцентризме не было ничего отталкивающего — он был целиком замешан на романтике вызова и риска.
Было в Володе что-то от ирреальных героев Александра Грина. Особенно это бросалось в глаза здесь, на берегу Чёрного моря. Близость и географическая достоверность Зурбагана и Лисса только усиливали это сходство...
...Первым порывом Володи было немедленно расстаться с курткой:
— Её можно продать рублей за двести.
Я решительно воспротивился:
— А что мы скажем Марине? Она же с меня семь шкур спустит. Это же подарок! Идём звонить Мишель.
Но мой незатейливый план добычи денег Володю не вдохновил: видимо, показался слишком пресным.
— Не надо никуда звонить. Пойдём! Сейчас ты увидишь, что такое море, что такое флот. Будут денюшки!
И он увлёк меня по пустынному пляжу на поиски кораблей. Первой на нашем пути оказалась неказистая посудина с забавной претензией на оригинальность. На ее борту в такт волнам смачно покачивались две ядреные девицы, по всей видимости, совмещающие функции и обслуги, и вахтенных, и юнг. Выяснив, что капитаном этого занятного гибрида катера связи и контрабандистской фелюги является некий грек, Володя назвал себя и напросился на аудиенцию. Девицы заулыбались и, попросив обождать, отправились рапортовать о ЧП. От обеих исходило такое буйное кипение плоти, что хотелось схватить их в охапку и стартовать в новую жизнь. Или — сигануть с ними же за борт. Лишь бы никогда уже не разлучаться.
