Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного - Павел Федорович Николаев

Альберт Шлихтинг, слуга и переводчик придворного врача Арнольда Лензея, находившегося при Опричном дворе с 1564 года, благодаря чему он оказался невольным свидетелем тех дворцовых тайн, о которых Таубе и Крузе, опричные дипломаты, могли лишь догадываться. Вот что Шлихтинг писал об Иване IV: «Живя в упомянутом Александровском дворце, словно в каком-нибудь застенке, он обычно надевает куколь, чёрное и мрачное монашеское одеяние, какое носят братья базилиане, но оно всё же отличается от монашеского куколя тем, что подбито козьими мехами.

По примеру тирана также старейшины и все другие принуждены надевать куколи, становиться монахами и выступать в куколях, за исключением убийц из опричнины, которые исполняют обязанность караульных и стражей. И так великий князь встаёт каждый день к утренним молитвам и в куколе отправляется в церковь, держа в руке фонарь, ложку и блюдо. Это же самое делают все остальные, а кто не делает, того бьют палками. Всех их он называет братией, также и они называют великого князя не иным именем, как брат. Между тем он соблюдает образ жизни, вполне одинаковый с монахами. Заняв место игумена, он ест один кушанье на блюде, которое постоянно носит с собою; то же делают все.

По принятии пищи он удаляется в келью, или уединенную комнату. Равным образом и каждый из остальных уходит в свою, взяв с собою блюдо, ножик и фонарь; не уносить всего этого считается грехом. Как только он проделает это в течение нескольких дней и, так сказать, воздаст богу долг благочестия, он выходит из обители и, вернувшись к своему нраву, велит привести на площадь толпы людей и одних обезглавить, других повесить, третьих побить палками, иных поручает рассечь на куски, так что не проходит ни одного дня, в который бы не погибло от удивительных и неслыханных мук несколько десятков человек».

По мнению замечательных русских историков С. Б. Веселовского и И. И. Полосина, опричнина имела характер закрытого ордена с присущими ему символикой и тщательно продуманной системой. Но зачем царю это было нужно? Если отъезд из Москвы и отречение были всего лишь тактическим ходом, то почему современники согласно отмечают, что за время между отъездом в Слободу и возвращением в Москву Иван IV так постарел и изменился, что его не узнавали собственные приближённые? И. Таубе и Э. Крузе пишут, что «от злобы в течение сорока этих дней у него выпали волосы из головы и бороды».

Однако что же было тому причиной? Боязнь, что отречение может быть принято всерьёз? Но в руках Ивана IV было войско, деньги, отрекался он в пользу сыновей, которых сохранял при себе, да и не было вокруг никого, кто бы мог стать претендентом на трон в то время. Чего же боялся Иван IV?

Животный страх преследовал с тех пор московского царя в течение шести-семи лет, вспыхивая с особой силой перед очередной волной массовых репрессий, что дало повод исследователям находить у Ивана IV обострения психического заболевания. Ни братство «кромешников», ни кровавые жертвы тайного следствия, ни опричное войско, как видно, не спасали царя от ожидания какой-то катастрофы.

Царь уезжал в Вологду, начинал строительство на севере новой столицы, куда переводил не только свою, но и государственную казну; он спешно даровал англичанам совершенно исключительные льготы, которых те тщетно добивались несколько лет, завёл через А. Дженкинсона, а потом и Д. Горсея, тайную переписку с английской королевой Елизаветой, прося у неё убежища, «буде придётся ему бежать со всей семьёй». Одновременно с укреплением Вологды царь делал крупные вклады в Кирилло-Белозерский монастырь, готовя в нём кельи для себя и своих сыновей, тут же строил обширную флотилию, чтобы плыть в Англию.

И вдруг – очередной крутой поворот: осенью 1569 года царь бросает строительство Вологды, подготовку к бегству и мчится назад, в свой «орденский замок».

Словом, в истории вряд ли найдётся другое такое явление, породившее столько споров, догадок и гипотез. Для одних исследователей опричнина – порождение чуть ли не душевной болезни царя; для других – своевременный, гениальный, глубоко продуманный политический ход; для третьих – трагическая нелепость, отбросившая Россию на три века назад; для четвёртых – естественное развитие русской государственности…

Сибирские врата

На исходе зимы 1564/65 годов русский летописец записал: «А дворяне и дети боярские, которые дошли до государьские опалы, и на тех царь опалу свою клал и животы их имал на себя». Вместе с семьями репрессиям подверглось 600–700 человек. Это были князья ярославские, ростовские, стародубские и оболенские, многие представители нетитулованных боярских фамилий.

Мерой наказания для опальных стала ссылка в Казань, Свияжск, Чебоксары и окрестности. Делалось это весьма поспешно. Под конвоем опричников опальные покидали родовые гнёзда и следовали на Восток. С собой разрешалось брать только оружие, так как наказуемые оставались на государевой службе, которую несли на менее льготных для них условиях.

Земли и имущество, которые ранее принадлежали опальным, подлежали конфискации. На месте поселения им определялись новые наделы, которые были в несколько раз меньше прежних, отошедших в казну. Тем самым Иван IV получил в своё распоряжение огромный земельный фонд, который использовал для испомещения опричников. Это стало возможно благодаря тому, что царь избавился от опеки Боярской думы, без санкции которой до этого отобрать родовое владение было невозможно. Историк Р. Г. Скрынников замечает по этому поводу: «Опричные мероприятия носили беспрецедентный характер. Никогда ещё правительство не отчуждало у дворян поместий, а тем более вотчин без всякой провинности с их стороны, а главное, в столь широких масштабах».

Ссылка на далёкие восточные окраины владельцев коренных русских земель была очень выгодна царю и многое дала ему. Во-первых, новоявленные «изменники» были сохранены для государевой службы. Во-вторых, казна не несла никаких расходов по размещению ссыльных на новом месте. В-третьих, с помощью переселенцев укреплялись восточные окраины государства, упрочивалось господство России в Среднем и Нижнем Поволжье. И наконец, бескровная расправа с без вины виноватыми несколько успокоила родственников пострадавших, естественно негодовавших на действия царя. Пискарёвский летописец замечает по этому поводу: «И бысть в людех ненависть на царя от всех людей».

Казанское переселение стало первым опытом политической ссылки в России образно говоря – восточными воротами в Сибирь.

* * *

1565 г. В Кремле построена особая «Посольская палатка».

Тихая буря

Режим неограниченной власти, достигнутой Иваном IV посредством опричнины, вызвал крайнее озлобление среди той части населения, которая оказалась в земщине, то есть на территориях, формально отринутых деспотом. Летописец писал: «Бысть в людех ненависть на царя