Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор - Ана Ховская
А Федор стал задерживаться без необходимости: туда же на отгон устроилась кухаркой Мариша и активно принялась обхаживать мужика. И Федор словно сошел с катушек: пустился во все тяжкие. Часто напивался до бессознательного состояния, а потом, ничего не помня, обнаруживал молодку подле себя на нарах в отгоне. Шила в мешке не утаишь: мужики – народ тоже языкастый, слухи поползли по поселку, дошли они и до Анны.
Уже перешли в новый дом, детей можно поместить в просторных комнатах, все было бы ничего, но отца дома практически не бывало. Когда он, хмельной, появился в очередной раз, приехал с отгона – работа уже закончилась, зима была на носу – вымылся в ванне, лег в постель после ужина, Анна, не выдержав, спросила:
– И как это ты сюда приехал? В другом месте не принимают?
Федор подскочил на кровати, дернулся:
– Я домой приехал! Куда я должен идти?
– А-а-а, ты вспомнил, что у тебя дом есть?! А ты ничего не перепутал?
– Ты будешь мне мораль читать? Без тебя знаю, что у меня есть и чего нет.
– И чего же у тебя нет?– с насмешкой проронила жена.
– Нет у меня тепла от тебя… Ты холодная какая-то – ни поговорить с тобой, ни поласкаться.
– Интересно, а от кого же я рожаю детей? Не ты ласкал меня, откуда же они появились? А там тебя ласкают так, что ты уже обо всем забыл?! Чего ж ты сюда пришел? Шел бы туда, где тебя голубят…
Федор вскочил с кровати, угрожающе пошел на нее, размахнулся и ударил по лицу так, что она отлетела в угол комнаты, а из носа потекла кровь. Дети закричали все сразу, плакали старшие, на них глядя, и малышки тоже заныли. Анна лежала на полу, не в силах подняться. А Федор, нагнувшись над ней, грубо кричал:
– Кто ты такая, что будешь мне указывать, что я могу и чего не могу? Развела выродков тут, проходу от них уже нет, покоя нет, и ты еще будешь мораль читать?– ударил ее ногой в бедро.
Анна закричала от боли, стараясь закрыться руками, но он словно озверел, набросился на нее и бил не глядя, куда попадет. Она, согнувшись в три погибели, не могла уже шевелиться, а он старался бить по голове, по лицу. Старшие дети подбежали к ним, Елена схватила его за волосы и кричала:
– Не бей маму, не бей маму…
Федор, как очнулся, зверем смотрел на детей, не трогая их, на жену, лежащую почти без сознания, остановился, отошел к кровати. Дети опустились на пол рядом с матерью, плача, гладя ее по плечам, по голове, пытаясь поднять ее. Анна едва смогла встать, ползком добралась до детской спальни, легла на кровать, прижав к себе детвору, которая старалась улечься рядом с ней, и затихла.
Рыдания душили ее, слезы лились по щекам, подушка была мокрой. Она дрожала всем телом, не понимая, что случилось с мужем. Подумала только: не надо с ним разговаривать, когда он пьян. Проваливаясь в дремоту, так долежала до утра, тихонько встала, положила детей на кровати, укрыв их. Дом остыл к утру, только батареи хранили еще тепло. Надо топить печь, готовить еду, кормить детей. Сил не было, все тело ломило, болели голова, шея, бедро, лицо в засохшей крови.
Когда увидела себя в зеркале, охнула: под глазами разлились синяки, принимающие уже багровый оттенок, лицо отекло, опухло, губы саднило. Она наклонилась над ведром с водой, зачерпнула кружкой, через силу попила, пошатываясь вышла из дома в летнюю кухню, которую уже приспособили из старого домика. Там умылась холодной водой, затопила печь, поставила греть воду, варить корм свиньям. Все это делала, как сомнамбула, двигаясь по инерции… сил не осталось совсем.
Набрав воды в подойник, оделась, вышла в сарай подоить коров. Через силу освободила не все вымя, стараясь не упасть под ноги коровам, в кухне процедила молоко, поставила на стол в банке. На печи уже согрелась вода, Аня заварила себе чаю, добавила в кружку молока. Попыталась попить, чтобы хоть как-то прийти в себя и согреться, унять озноб.
Она присматривалась к себе в зеркало, стараясь разгладить кожу, прикладывала мокрое холодное полотенце, пытаясь убрать синяки, чтобы не испугать детей. Старшая уже ходила в первый класс, надо поднимать ее, одевать, кормить и отправлять в школу. Мать тихонько прошла в дом, разбудила дочь, одела ее, повела в кухню. Елена во все глаза смотрела на нее и начала плакать:
– Мам, почему папа такой плохой? Он нас тоже так будет бить? Давай уйдем от него – я боюсь.
– Доченька, ты только никому ничего не говори, он не плохой, он пьяный вчера был. Он вас не тронет, не бойся…
– Тогда почему он тебя бил? Тебе же больно? Раз пьяный, так можно драться? Если он еще так будет делать, я его убью.
Анна улыбнулась, поморщившись от боли в разбитой губе, обняла дочь, погладила ее по голове:
– Заступница ты моя… Ты еще маленькая, ничего не понимаешь. Не дай бог тебе такое в своей жизни увидеть. Конечно, нельзя бить людей, но…
– Мама, давай уйдем от него к дедушке, нам места много не надо. Пусть он сам живет здесь, драчун.
– Доченька, это наш дом, куда мы уйдем? Все успокоится… Давай я тебе косы заплету, красавица моя… Не волнуйся, покушай вот молочко, хлебушек, тебе скоро идти. Придешь из школы, я сварю борщик, покормлю тебя. Давай, давай, кушай и собирайся,– не зная, как успокоить девочку, Аня гладила ее по головке, переживая за то, что детям пришлось быть свидетелями ужасного происшествия.
Дочь вышла из калитки, оглядываясь на мать, провожавшую ее к дороге.
– Мам, а он не будет тебя больше бить?
Мать покачала головой, сдерживая слезы. Что сказать, если она уже ни в чем не была уверена. Заметив других детей на улице, Анна, превозмогая боль в теле,
