Судьба человека. С любовью к жизни - Борис Вячеславович Корчевников
Я настолько сильно переживала тот момент, когда она уходила. Какое-то время было опустошение, и не было даже сил переживать, и уже пришлось просто принять то, что произошло. Но принять мне было очень сложно именно в момент, когда она еще живая была. То есть я в какой-то агонии такой моральной находилась. Поэтому я приходила постоянно сразу после смерти, навещала и разговаривала с ней. Сейчас периодически прихожу, тоже разговариваю. И вот здесь она стоит в кулисах, в полный рост, улыбается нам. Я очень любила ее улыбку, у нее очень красивая улыбка.
Маргарита Подгорная, сестра Анны Самохиной– Врач сказал диагноз мне. Я пришла ее навестить в больницу после того, как она попала туда с приступом, мы мило побеседовали, посмеялись, я уже вышла из палаты и столкнулась с врачом. Он отвел меня к окну и сказал: «Четвертая стадия рака, метастазами поражен весь организм, готовьтесь, два месяца». Я не могу передать свои ощущение, это непередаваемые ощущения жути. У меня градом покатились слезы, и он сказал, чтобы я скорее уходила, потому что мама могла выйти из палаты. Мама не знала диагноз, врачи были уверены, что ее невозможно спасти, и они оттягивали до последнего, не говорили ей. Они даже не рекомендовали делать никакие действия. Но я все-таки настаивала на том, чтобы ей сообщили, чтобы мы начали лечение. И в результате, я была рядом с ней, когда ей сообщили об этом.
Я поняла тогда, что такое «страна глухих», только шум в ушах раздавался, мне было безумно страшно посмотреть на ее реакцию. Это было как в замедленном кино, я повернула голову и смотрела, как она реагирует. Она сказала: «Будем лечиться». У нас был такой момент, когда после этой ситуации, через несколько дней, я пришла к ней в квартиру, и мы, просто обнявшись, плакали двадцать минут. Она говорила мне: «Саш, мне так страшно». Она прошла этот путь невероятно достойно, мужественно, красиво. За порхание и легкость, за ошибки по молодости она сполна заплатила своими страданиями. Она много страдала в своей жизни и очень сильно духовно выросла, стала совсем другим человеком.
Я очень хорошо помню, как мы с ней лежали вместе на кровати на гастролях, а мы любили вместе ездить, говорили про ее и про мою жизнь, почему она так поступала, а не так, и она мне сказала: «Я даже не представляла, насколько сильно я тебя люблю».
Мы с Ритой были с ней, и она понимала, кто в ее жизни в результате рядом. Папа поддерживал, как мог, и помогал, но у него своя семья. Она со всеми поговорила: с папой, с Димой Коноровым и Женей, гражданским мужем мамы.
Женя ее очень любил и заботился о ней. Я никогда не забуду, как мы гастролировали по Украине, и Женя стирал нам – и маме, и мне, хоть я уже и самостоятельный взрослый человек. Она действительно хотела жить с Женей.
Она действительно хотела жить с Женей. Удивительно, что она всю жизнь занималась стройками, ей это нравилось. У Жени свой дом, она подстраивала его под себя. Она уже успокоилась, ее винили, что она сильно поправилась. Может быть, и получилось бы у них что-то.
Маргарита Подгорная, сестра Анны Самохиной– Мы особо не успели никуда поездить, как было отведено два месяца, столько, чуть больше, она и прожила. Один раз мы съездили к целительнице, которая обещала вылечить, ездили на соборование, ее исповедовали, а больше мы никуда не успели. Она очень много «Житие святых» читала в последние годы, у нее много икон было. Она была очень верующим человеком, много об этом думала вообще. Наверное, вера спасает, вера в то, что жизнь не конечна. И я точно знаю, что у нее эта вера была. В молодости она была «порхающей бабочкой», и вдруг в последние шесть-семь лет жизни появилась такая глубина.
Она до последнего боролась. Когда случилось с ней это, она мне сказала: «Риточка, ты только не переживай. У меня обнаружили опухоль, еще неизвестно какая, но деньги есть, а сама знаешь, что медицина на грани фантастики. Будем лечиться, вылечимся».
Маргарита Подгорная, сестра Анны Самохиной– Да, с одной стороны, она говорила такие вещи, а с другой стороны, у нас был один разговор. У нее в дневниках написано: «Инопланетный сон», – и там описан нереальный мир, они находятся как будто не на земле, необыкновенно прекрасная природа, ощущение блаженства, и она слышит только детские голоса, которые говорят: «Мы рады приветствовать вас в нашем мире, и сейчас мы вам покажем инопланетный спектакль». Она записала этот сон, и когда она уже узнала про диагноз, я каждый день приходила, у нас было много разговоров, я говорила, что мы будем бороться, и однажды она посмотрела на меня и сказала: «А может быть, мне уже пора сыграть инопланетный спектакль?» И я посмотрела на нее и подумала: «А может быть, мам, пора».
Мы Новый год встретили вместе, а день рождения уже нет. Она попросила отвезти ее в больницу, к врачам. А в обычных больницах таких больных уже не принимают, только хосписы. К ней, как к королеве, там относились, рядом всегда были медикаменты, которые облегчали боль. Она боялась дома находиться без наблюдения персонала.
Я видела, что она уже внутренне сдается, я не принимала то, что она уходит, и сказала ей: «Мама, надо бороться, ты выживешь, ты мне нужна, я прошу тебя, пожалуйста», – а она на меня посмотрела и сказала: «Саш, ты справишься, ты уже большая, ты сможешь». Это было прощание. Мне было очень тяжело ее отпускать. Я верила до последнего дня, что она выживет, что чудо произойдет. Я не могла просто сесть и сказать: «Мам, ждем». Вообще я вспоминаю эти два месяца, как агонию, это было ужасно.
Она понимала и говорила: «Я прожила такую счастливую и яркую жизнь, дай Бог каждому столько впечатлений, столько эмоций, столько любви, столько обожания. Ну о чем мне жалеть? Я же прожила очень счастливую жизнь».
Когда она еще в больнице лежала, она сказала: «Рита, нам нужно ехать в банк». Врачи пытались отговорить и сказали, что не могут отвечать за ее состояние, но она все равно вызвала такси. Она шла впереди по грязи, я шла
