Людмила Лопато - Царица парижских кабаре
Декорации делали Пьер Дебельви и Константин Непо, который также ставил для нас свет. Впрочем, Непо в нашем спектакле был един во многих лицах – именно он сыграл Федю Протасова в «Живом трупе».
И надо сказать, что роль этого обаятельного, одаренного и несчастливого человека очень подошла исполнителю.
Константин Непо, персонаж, хорошо известный в русском Париже 50-х, был сыном цыганской певицы Нюры Масальской и хана Нахичеванского. Константин рисовал акварели в псевдорусском стиле на тему «Бояре и дворяне допетровской поры», которыми торговал еще в довоенном Париже.
Очень талантливый и страшно легкомысленный человек. Милый и обаятельный, но на него никак нельзя было положиться. Мог пообещать что-то – потом выпить и все забыть.
На одном из спектаклей «Живого трупа», в последней сцене, где Федя Протасов должен застрелиться, Непо не нашел в кармане револьвера. Объяснялось это просто: Костя очень дружил с Лифарем. С Лифарем и выпил перед спектаклем коньяку «для храбрости»…
Не найдя револьвера, наш парижский Протасов схватил нож – и хоть так, но покончил с собой на сцене.
Вышел бы скандал, не будь эта история такой смешной.
Непо был женат по крайней мере трижды. В ту пору – на Иветт Шовире, прима-балерине Парижской оперы. Шовире часто была партнершей Лифаря, что и объясняло дружбу Непо с Сержем. Потом Константин женился на прелестной грузинской княжне Джанаре (она чудно пела низким контральто, имела успех – главным образом в Италии, на Капри). Она была женщина элегантная.
История беспечного сценографа кончилась грустно: он женился в третий раз, на какой-то ужасной русской княгине, однако прожил с нею недолго. Был отправлен супругой в булочную – и прямо у прилавка внезапно умер от разрыва сердца. Вот уж нелепая – случайная и не случайная смерть.
А княгиня оказалась мошенницей. И села в тюрьму.
Костюмы к «Живому трупу» делала Мария Громцева. Это была полная, грузная женщина, которая – по примеру знаменитой костюмерши Варвары Каринской – открыла в Париже самое лучшее ателье по производству кино– и театральных костюмов, брала крупные заказы для телевидения и имела коллекцию придворных платьев из Зимнего дворца. Увы, все камзолы, роброны и ангажанты пропали бесследно после ее смерти, в середине 60-х…
Киса Куприна играла в «Живом трупе» Елизавету Андреевну. Сашей была красавица Мишель Труайя, восемнадцатилетняя дочь Анри Труайя (настоящая фамилия почтенного французского писателя, как известно, Тарасов). Анну Павловну играла графиня Александра Михайловна Толстая, внучка Льва Николаевича, добрейший человек.
Александра Толстая была талантливой актрисой. Но, так как была замужем, она совсем не стремилась к карьере, тем более что брат ее Сергей был известным в Париже врачом…
На премьеру к нам из Нью-Йорка приехала другая Александра Толстая – Александра Львовна. Она была строга по природе своей. Строга и к нам. Но мы понимали: именно в ней, через полвека после смерти отца на станции Астапово, после русской революции – среди нас, то есть «белых», как любила тогда уточнять французская пресса, – живет дух ее отца.
Парижские и нью-йоркские Толстые страшно строго, немного даже пуритански, соблюдали русскую форму и цыганский стиль костюмов и обычаев. Если у вас было декольте, даже самое маленькое, Толстые строго говорили: «Куда это вы оделись?» Они все еще душой принадлежали той эпохе, когда порядочные женщины в России всегда, всегда и везде (не считая званых вечеров и балов) носили закрытые, и только закрытые платья!
Таков был их родовой стиль. Только эпоха, которой он принадлежал, ушла.
Князь Андрей Волконский, красавец с лиловыми глазами, приходил на спектакль. Он служил в дирекции Балета маркиза де Куэваса. Князь был одним из моих трех «коней» – вместе с Николаем Вырубовым и графом Сережей Толстым.
Виктора Михайловича Каренина в нашем спектакле играл Рене Совер, а князя Абрезкова – Николай Агров, очень симпатичный и музыкальный, профессиональный артист (маленькие роли – было всегдашнее его амплуа). Я играла Машу. Вера Мильтиадовна и Павлов репетировали со мной каждый день, очень серьезно.
В двух маленьких, но важных ролях был занят блестящий дуэт актеров старшего поколения. Вырубов играл Ивана Макаровича – отца Маши. Роль матери Маши, властной, многоопытной таборной цыганки, играла известная певица Мария Давыдова (кстати, караимка по происхождению, как и я).
В России до революции Давыдова была звездой частной оперы Зимина на Большой Дмитровке (теперь, насколько мне известно, в этом здании театр оперетты). Ее репертуар был обширен, и в Париж она приехала по контракту Русской частной оперы на Елисейских полях, которой руководила знаменитая Мария Кузнецова – сопрано Мариинского театра, невестка А.Н. Бенуа.
В 1957 году Мария Давыдова только что вернулась в Париж из Америки. Ее коронной партией была Кармен – я слышала ее в этой роли еще до войны. Но – настоящая артистка! – она и двадцать лет спустя была в форме. Оставалась не столько красивой, сколько очень интересной – благодаря особому шарму, прелести настоящей светской дамы.
По-французски Давыдова говорила прекрасно, в отличие, скажем, от Поликарпа Павлова, который, несмотря на годы эмиграции, совершенно не знал языка. Но это ему не мешало на сцене: Павлов имел большой успех, так как его мимика помогала всем все понять.
Публика, не понимающая по-русски, чувствовала меру его таланта.
Маленькую роль адвоката Вознесенского играл мой приятель, милый и остроумный парижский ювелир-иранец Масад Газар. Пирогова – еще один любитель, князь Александр Оболенский, породистый, с тонкими руками.
Газар и Оболенский не были до этого связаны с театром. И, кажется, именно поэтому им было особо приятно участвовать в спектакле, им очень нравилась вся атмосфера кулис и наших репетиций.
Были и совсем крошечные роли: полового в трактире играл Алексей Тульцев, горничных – Соня Грекова и Наташа Екатериненко.
Как и положено, в «Живом трупе» был хор цыган. С нами выступали легендарные Димитриевичи. Артистическая цыганская семья (их было шесть или семь человек) внесла в спектакль особую атмосферу. В Париже – надеюсь, что и в России – до сих пор слушают пластинки Димитриевичей, особенно записи Алеши, удивительного певца и гитариста.
Валя Димитриевич, его сестра, была воистину королевой парижских цыган. Я дружила с ней; однажды она даже повезла нас с Джонни в цыганский табор, где весь вечер мы пели и плясали, а на вертеле жарился огромный баран. Валя – страшно полная, огромная, высокая, с низким голосом – вышла замуж за колумбийского дипломата (кажется, он был консулом в Париже) – маленького и тоненького, очень галантного господина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});