Константин Лапин - Подснежник на бруствере

Я снова с Клавой. Но если кто-нибудь из девушек заболевает, мы меняемся напарницами.

Как-то мы вышли на «охоту» с Лидой Ветровой. За окопами боевого охранения тянется ничейная земля, дальше, по скату оврага, проходит первая линия немецких траншей. Вблизи переднего края противника большой деревянный дом, неизвестно как уцелевший от артиллерийского огня.

Целый день мы с Лидой провели в засаде, но так и не сделали ни одного выстрела: у немцев траншеи полного профиля, лишь изредка мелькнет над краем бруствера верхушка железной каски. Бить по ней бесполезно, в лучшем случае пуля срикошетит.

Разведчики посоветовали присмотреться к дому на передовой. Не прячется ли вражеский наблюдатель на чердаке? Оттуда удобно засекать огневые точки, следить за движением в глубине нашей обороны.

Мы всегда старались действовать в контакте с разведчиками. Помню, на участке нашего 59-го полка ребята долго не могли взять «языка». Как правило, в поиск они уходили в темноте. Немцы знали это и по ночам особенно бдительно наблюдали за передним краем: без конца пускали ракеты, то и дело прошивали «нейтралку» пулеметной строчкой. Спали, очевидно, днем.

— Ну что ж, коль ждут нас ночью — нагрянем в гости средь бела дня, — решили разведчики.

Примерно в полукилометре от наших позиций была высота, занятая противником. Местность перед вражескими дзотами минирована, под самой высотой — проволочные заграждения. Именно здесь решили брать «языка» разведчики. Может ли враг помыслить, что в таком почти неприступном месте, да еще белым днем русские решатся на вылазку?

Рано утром группа захвата неслышно, ползком, добралась до проволочного заграждения. Разрезали колючую проволоку, сняли несколько мин. Впереди щерился прорезями бойниц ближний дзот.

Девушки-снайперы, с которыми разведчики договорились заранее, с утра вели методический прицельный огонь по амбразурам дзотов, по всем ранее засеченным целям. Надо было «ослепить» противника, не дать ему поднять голову, чтобы не заметил, что делается у него под самым носом.

По сигналу командира удальцы бросились к выбранному дзоту. Глубокие, в рост человека, земляные ходы пусты: верно, гитлеровцы отдыхают. Лишь за изгибом траншеи, у бойницы, стоя дремал солдат. Услышав топот, он закричал от страха, но тут же был сражен из автомата.

Крик и выстрелы, видимо, всполошили врага. В траншее замелькала серая пилотка гитлеровца, бегущего навстречу разведчикам.

— Будем брать живым! — скомандовал командир.

Показавшийся из-за поворота траншеи немец — это был офицер — держал в руке пистолет. Он успел дважды выстрелить в нашего командира, но, по счастью, промахнулся. Третью пулю послать ему не удалось: длинная очередь из автомата перерезала его почти пополам.

Разведчики кинулись по ходам сообщения. Но фашистские вояки, сообразив, что в их траншеях хозяйничают русские, удирали с высоты. Разведчики провожали их огнем из автоматов.

Насыпав земли в ствол миномета, стоявшего на земляной площадке, ребята подобрали планшет убитого немецкого офицера и повернули назад. Так быстро все произошло, что потерь с нашей стороны не было, никто даже не был ранен. Немцы опомнились и открыли огонь, когда разведчики уже вернулись в свои окопы.

— Спасибо вам, девушки, что держали гадов под прицелом, ни один не поднял голову, пока мы гостевали в их доме! — благодарили они вечером. — А «языка» возьмем в следующий раз. Зарекутся теперь храпеть при свете, дабы до срока не угодить в царствие небесное…

Все это вспомнилось, пока мы с Лидой лежали в засаде на латвийской земле. Незаметно спускался вечер, скоро и восвояси. А не ударить ли зажигательной пулей по дому, намозолившему глаза? Жаль, конечно, дом хороший. Но немцы, отходя, сжигают целые селения, не уцелеет и этот. Если же на чердаке наблюдатель, огонь выкурит его с удобного поста.

Сказано — сделано. Зажигательные пули угодили в чердак, крыша загорелась, огонь быстро охватил фасад. В дверях пылающего дома показались две фигуры с каким-то ящиком, возможно, рацией в руках. Кричу Лиде:

— Стреляй! Мой — правый.

Лида выстрелила почти одновременно, уложили обоих. Теперь можно уходить: вражеского наблюдательного пункта больше не существует.

Снайперская смекалка понравилась командованию полка, и через два дня мы получили специальное задание — к вечеру поджечь сарай, стоявший в глубине немецких позиций. Оказывается, когда горел подожженный нами дом, полковая разведка возвращалась из поиска. Пожар отвлек гитлеровцев, они ослабили наблюдение за передним краем. К тому же пламя осветило разведчикам обратный путь.

От наших зажигательных пуль ярким факелом вспыхнул в ночи деревянный сарай. Гитлеровцы перестали пускать ракеты в той стороне — без того светло. И пулеметный огонь врага притих: кто же рискнет ползти на пламень пожара?

Наши разведчики, прижимаясь к земле, тем временем подползали к вражеской траншее. Они передвигались рывками, сообразуя свое движение с порывами пламени, то словно угасавшего на миг, то разгоравшегося с новой силой. В эту ночь они вернулись с «языком».

Во фронтовой газете появилась небольшая заметка о нас, называлась она так: «Снайперская сметка помогла разведке».

Бывали задания и другого, личного порядка. Однажды, когда мы шли на позицию, ко мне и Лиде обратились артиллеристы:

— Стрелки вы, девчата, хорошие, а вот в корову вам нипочем не попасть!

— В корову? При чем тут корова?

— Тут одна на «нейтралке» пасется. Животное бесхозное, глупое, может к врагу нечаянно забрести. Пусть уж лучше нам достанется.

К вечеру перед уходом с передовой мы подстрелили буренку, артиллерийские разведчики тут же слазили за тушей. Их ждали товарищи по батарее. Свежему мясу кто не рад?

— Эх, хорошо бы пельменей наделать! — вздохнула я. — Да жаль, муки нет.

— У богов войны все найдется! — засмеялись артиллеристы. — Самого тонкого помола мучка — трофейная.

И вот, не возвращаясь к себе, мы завернули на батарею — позиции артиллеристов неподалеку от нашей землянки. Засучив рукава, занялись кулинарией. Крупные пельмени плохо проваривались в небольшом котле, пришлось допечь их на сковороде в раскаленном жиру. Никто, кстати, не возражал поесть «жареники» вместо вареников.

Домой вернулись только к ночи. Клава не спала, она переволновалась из-за моего долгого отсутствия, а теперь сидела сердитая-пресердитая. Даже от «жареников», которые я принесла для нее за пазухой, отказалась.

Больше мы не расставались с Клавой до самых границ Германии. Развела нас беда, о которой речь еще впереди.