Константин Поливанов - Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения

Мило, не правда ли? Непонятно, почему Гумилев так раздражается? А Гумилев действительно раздражается. Он тоже смотрит на ее стихи как на причуду “жены поэта”. И причуда эта ему не по вкусу. Когда их хвалят – насмешливо улыбается. – Вам нравится? – Очень рад. Моя жена и по канве прелестно вышивает».

Однако нам представляется, что в этом фрагменте Иванова можно усмотреть не столько сознательную и явную ложь, как настаивала Ахматова, сколько намек на некоторую «домашнюю» шутку круга петербургских литераторов, которая по каким-то причинам в последующие годы была Ахматовой неприятна и не вписывалась в ее легенду о 1910-х годах, которую она тщательно на протяжении десятилетий формировала, вписывая в нее и определенным образом оформленный собственный образ.

Основание к такому подозрению, как кажется, дает одно стихотворение Федора Сологуба, текст которого мы рассмотрим. Однако сперва – несколько слов об истории личных и литературных отношений Ахматовой и Сологуба.

Большая часть сохранившихся документов, на основе которых можно реконструировать характер их отношений, проанализирована в работе А. В. Лаврова и Р. Д. Тименчика «Материалы А. А. Ахматовой в рукописном отделе Пушкинского Дома». Личное знакомство поэтов датируется декабрем 1910 года, на протяжении последующих лет они, похоже, неизменно относились друг к другу со взаимной симпатией и уважением. В 1915 году Ахматова способствовала примирению старшего поэта с Гумилевым и Мандельштамом после какой-то ссоры. Сохранились их стихотворные дарственные надписи на книгах, письма, записки и т. д.

Уже один из первых рецензентов ахматовского «Вечера» – Василий Гиппиус отмечал влияние Сологуба в ее стихах. Очевидным примером такого влияния может быть сравнение стихотворения Ахматовой «Рыбак» («Руки голы выше локтя…») о девочке, продающей камсу и страдающей от любви к рыбаку, чьи

…Щеки бледны, руки слабы,Истомленный взор глубок,Ноги ей щекочут крабы,Выползая на песок…

и стихотворения Сологуба 1895 года, также написанного четырехстопным хореем, и к тому же от лица женщины:

Хорошо бы стать рыбачкой,Смелой, сильной и простой,С необутыми ногами,С непокрытой головой.Чтоб в ладье меня качала бГоворливая волна,И в глаза мои глядели бНебо, звезды и луна.На прибрежные каменьяВыходила б я боса,И по ветру черным флагомРазвевалась бы коса.

Сологубовское стихотворение, которое я предлагаю рассмотреть, также написано от женского лица и носит сугубо пародийный характер. Сам Сологуб не включал его в сборники своих стихотворений, и его единственная прижизненная публикация – в коллективном сборнике «Думы и песни: сборник новых песен» (М., 1911), который был составлен женой Сологуба – Анастасией Чеботаревской. В издании большой серии «Библиотеки поэта» это стихотворение датируется предположительно 1911 годом.

Коля, Коля, ты за что жРазлюбил меня, желанный?Отчего ты не придешьПосидеть с твоею Анной?На меня и не глядишь,Словно скрыта я в тумане.Знаю, милый, ты спешишьНа свидание к Татьяне.Ах, напрасно я люблю,Погибаю от злодеек.Я эссенции куплю —Склянку на десять копеек.Ядом кишки обожгу,Буду громко выть от боли.Жить уж больше не могуЯ без миленького Коли.Но сначала наряжусьИ с эссенцией в карманеНа трамвае прокачусьИ явлюсь к портнихе Тане.Злости я не утаю,Уж потешусь я сегодня,Вам всю правду отпою,И разлучница, и сводня.Но не бойтесь – красотыВаших масок не нарушу,Не плесну я кислотыНи на Таню, ни на Грушу.«Бог с тобой, – скажу в слезах,Утешайся грамотейка!При цепочке, при часах,А такая же ведь швейка!»Говорят, что я проста,На письме не ставлю точек.Все ж, мой милый, для крестаПринеси ты мне веночек.Не кручинься и, обнявТалью новой, умной милой,С нею в кинематографТы иди с моей могилы.По дороге ей купиВ лавке плитку шоколада,Мне же молви: «Нюта, спи!Ничего тебе не надо.Ты эссенции взялаСклянку на десять копеекИ в мученьях умерла,Погибая от злодеек».

Сологуб в этом стихотворении использует заведомо «сниженный», «бытовой», «жестокий» любовный сюжет – сообщениями об отравлениях, о женщинах, обливавших кислотой соперниц, были полны сводки происшествий в столичных газетах начала века. Это в сочетании с частушечным ритмом четырехстопного хорея и всей стилистикой текста, на первый взгляд, напоминает фельетонную поэзию П. Потемкина или сатириконовцев – «ядом кишки обожгу», «громко выть от боли» и т. д. Однако строчки «говорят, что я проста» или «не бойтесь, красоты ваших масок не нарушу» мы уже без труда можем представить и в стихах ранней Ахматовой, в сюжетах которых постоянно можно встретить и несчастную любовь, и страдающую от измены героиню, которая уходит из жизни, благородно освобождая место счастливой сопернице. Имена сологубовских героев – Коля и Анна (Нюта) как будто нарочно совпадают с именами Ахматовой и ее мужа – Николая Гумилева. Характеристика «проста, на письме не ставлю точек» напрашивается на сопоставление с ахматовским пожизненным неумением правильно расставлять знаки препинания, из-за чего с 1910-х и до 1960-х годов корректуры ее стихов всегда вычитывали друзья – М. Лозинский, Л. Гинзбург, Л. Чуковская. Наконец, профессия героини – «швейка» позволяет вспомнить и ивановское воспоминание о Гумилеве, говорившем, что жена его «и по канве прелестно вышивает».

Итак, попробуем выстроить предположительную историю создания Сологубом стихотворения и ахматовской реакции на него. Старший поэт, знавший к 1911 году несколько ранних стихов своей младшей современницы, пишет опознаваемую адресатом пародию. Ахматова воспринимает «литературную шутку» мэтра как поощрение и продолжает эксплуатировать в своих новых стихах сюжеты, послужившие предметом пародирования. Соответственно и посвященные в историю этой поэтической шутки могли воспринимать после этого все новые ахматовские строки о «соперницах», «гибели», «несчастной любви» и «жестоком изменнике» не столько в патетическом, сколько в ироническом ключе[147].

Паралелли

«Хор» Бориса Пастернака. Опыт комментария

Хор

Ю. АнисимовуЖду, скоро ли с лесов дитя,Вершиной в снежном хоре,Падет, главою очертя,В пучину ораторий.(Вариант темы)

Уступами восходит хор,Хребтами канделябр:Сначала – дол, потом – простор,За всем – слепой октябрь.Сперва – плетень, над ним – леса,За всем – скрипучий блок.Рассветно строясь, голосаУходят в потолок.Сначала – рань, сначала рябь,Сначала – сеть сорок,Потом – в туман, понтоном в хлябь,Возводится восток.Сперва – жжешь вдоволь жирандоль,Потом – сгорает зря;За всем – на сотни стогн оттольРазгулы октября.Но будут певчие молчать,Как станет звать дитя.Сорвется хоровая рать,Главою очертя.О, разве сам я не таков,Не внятно одинок?И разве хоры городовНе певчими у ног?Когда, оглядываясь вспять,Дворцы мне стих сдадут,Не мне ль тогда по ним ступатьСтопами самогуд?

Первая книга стихов Бориса Пастернака – «Близнец в тучах», изданная в декабре 1913 года, до сих пор достаточно редко привлекала к себе внимание исследователей истории русской поэзии и даже специалистов по творчеству Пастернака. Несмотря на то что связь ранней лирики Пастернака с современной ему поэзией отмечалась и в критике, и в литературоведческих работах, никто почти не пытался предложить интерпретации его стихотворных текстов, опираясь на реминисценции с поэзией А. Белого, К. Бальмонта, Вяч. Иванова и других «влиятельных» авторов 1900-1910-х годов.