Лин фон Паль - Проклятие Лермонтова

Кавказ, отправка куда едва не свела Елизавету Алексеевну в могилу, оказался для Лермонтова, может быть, лучшим подарком судьбы. Он ведь столько думал и писал о Кавказе, где не был с 1825 года! Буквально бредил Кавказом, помещая туда чуть ли не всех своих героев. Ассоциировал себя с ними. Ненавидя холодную и душную атмосферу столицы, волею мысли перемещался в горную страну, географию которой передавал без ошибок. Писал о свободе, обращаясь то Измаил-беем, то Хаджи-абреком, живущим по законам души, а не по законодательству Российской империи. Оказаться там вновь, вернуться в места, где был счастлив ребенком, пройти дорогами Кавказа, пусть и по служебной надобности, пусть и в армейской форме, пусть и с опасностью умереть, – всяко это было лучше службы в Царском Селе. Кроме того, это были новые впечатления, новые знакомства, новый материал для будущих стихов и прозы. Любой толчок, приводивший жизнь в движение, тут же приводил в движение и творческий процесс. Посадили Лермонтова под арест – тут же потребовал, чтобы еду ему приносили в серой простой бумаге. Для чего? Сидя под арестом, писал стихи с помощью спички, сажи и вина. И все – хорошие. Он не умел писать «по столько-то строчек в день». Он писал порывами. А порывы возникают, когда что-то меняется. Ссылка – это была большая перемена. И потому плодотворная.

Формально это была ссылка в «южную Сибирь», как называли Кавказ современники. Но о выходке со стихами он совершенно не сожалел. Страдал только, что из-за его стихов попался Раевский. Переживал, что расстроил бабушку. Но свой перевод в Нижегородский полк воспринимал даже с юмором.

От того времени Владимир Бурнашев оставил один анекдот (в смысле – рассказ о случае), произошедший с Лермонтовом или, если быть точнее, с новой формой Лермонтова. Приятель поэта по юнкерской школе и большой шутник Костя Булгаков, сын московского директора почт, зашел попрощаться с Михаилом Юрьевичем, не застал никого дома, но увидел привезенную от портного форму Нижегородского полка. Форма ему понравилась, и он ее примерил, а примерив, решил в ней прогуляться. Слуга Лермонтова умолял этого не делать, но Костя тут же сел в пролетку и укатил. В это время Лермонтов ездил по столице и наносил прощальные визиты. У Английского магазина он случайно столкнулся с великим князем Михаилом Павловичем, и тот «остановил его и, грозя пальцем, сказал: „Ты не имеешь права щеголять в этой лейб-гусарской форме, когда должен носить свою кавказскую: об тебе давно уж был приказ“. – „Виноват, ваше высочество, не я, а тот портной, который меня обманывает. Между тем по делам, не терпящим отлагательства, необходимо было выехать со двора“, – был ответ Лермонтова. „Смотри же, поторопи хорошенько твоего портного, – заметил великий князь, – он так неисполнителен, верно, потому, что, чего доброго, подобно тебе, шалуну, строчит какую-нибудь поэму или оду. В таком роде я до него доберусь. Но, во всяком случае, чтоб я тебя больше не встречал в этой не твоей форме“. – „Слушаю, Ваше высочество, – рапортовал Лермонтов, – сегодня же покажусь в городе кавказцем“. – „Сегодня, так, значит, экипировка готова?“ – спросил великий князь. „Постараюсь в исполнение воли вашего высочества из невозможного сделать возможное“, – пробарабанил Лермонтов, и его высочество, довольный молодецким ответом, уехал. Он отправлялся в Измайловские казармы, почему кучер его, проехав часть Невского проспекта (встреча с Лермонтовым была против Английского магазина), повернул за Аничковым мостом на Фонтанку, и тут, едва подъехали сани великого князя к Чернышеву мосту, от Садовой вперерез, мимо театрального дома, стрелой несутся сани, и в санях кавказский драгун, лорнирующий внимательно окна театральной школы. Великий князь, зная, что во всем Петербурге в это время нижегородского драгуна не находится, кроме Лермонтова, и удивился быстроте, с которою последний успел переменить костюм, велел кучеру догнать быстро летевшего нижегородского драгуна; но куда! у лихача был какой-то двужильный рысак, и баранья шапка мигом скрылась из глаз».

Вернувшись в Измайловские казармы, великий князь тут же отправил на квартиру к Лермонтову одного из подпоручиков, чтобы тот выяснил, каким образом Лермонтову удалось так быстро переодеться в положенную ему кавказскую форму. К тому времени Булгаков как раз рассказывал поэту, как удирал от великого князя. Подпоручика, бывшего тоже из школьных приятелей Лермонтова, посвятили в историю с формой. Но великому князю он доложил, что «Лермонтов, откланявшись ему, полетел к своему неисправному портному, у которого будто бы были и все вещи обмундировки, и, напугав его именем великого князя, ухватил там все, что было готового, и поскакал продолжать свою деловую поездку по Петербургу, уже в бараньей шапке и в шинели драгунской формы. Великий князь очень доволен был исполнительностью Лермонтова, никак не подозревая, что он у Чернышева-то моста видел не Лермонтова, а шалуна Булгакова».

Как хотите, но убитые горем и рассматривающие отъезд на юг как трагедию так себя не ведут. Для молодого поэта это было своего рода приключением. А Кавказ? Кавказ он любил!

И совершенно верно о значении столь неожиданного поворота в судьбе Лермонтова сказала Евдокия Растопчина, помнившая его еще по Москве: «Эта катастрофа, столь оплакиваемая друзьями Лермонтова, обратилась в значительной степени в его пользу: оторванный от пустоты петербургской жизни, поставленный в присутствие строгих обязанностей и постоянной опасности, перенесенный на театр постоянной войны, в незнакомую страну, прекрасную до великолепия, вынужденный, наконец, сосредоточиться на самом себе, поэт мгновенно вырос, и талант его мощно развернулся. До того времени все его опыты, хотя и многочисленные, были как будто только ощупывания, но тут он стал работать по вдохновению и из самолюбия, чтобы показать свету что-нибудь свое, о нем знали только по ссылке, а произведений его еще не читали».

Часть 4

Кавказ

Действующая армия. История «с душком». Столкновение реальности и иллюзий

19 марта из столицы империи отбыл в западном направлении молодой убийца Пушкина Дантес. И в тот же день, в другом направлении, на юг, из той же столицы выехал Михаил Юрьевич Лермонтов. Его путь лежал на Кавказ, для участия, как он думал, в большой войсковой операции по усмирению горцев. Операция была разработана как устрашающий маневр, демонстрирующий силу русского оружия – чтобы, как следует припугнув врага, поставить того в условия однозначного выбора: добровольно перейти под руку русского царя, то есть просить чуть не слезно добровольно присоединить родные земли к новому отечеству. Осенью (а император был уверен в «добровольном» решении туземцев) планировался визит Николая в действующую армию и военный смотр. Неужто император всерьез думал покорить Кавказ за полгода? Похоже, что так.