Бэри Ковард - Оливер Кромвель
Однако так же, как и в 1648 и 1653 годах, стремительное вмешательство Кромвеля объясняется не только холодным политическим расчетом. Как и раньше, вера Кромвеля в провидение сыграла свою роль. Когда он поведал о своих политических трудностях подполковнику Уилксу за неделю до этого, он писал: «Бог не позволит этому так оставаться. Если у меня есть наивность и честность, у Господа есть милость и правда, и он допустит это. Если в этих делах я сам выполнил свою цель и привел их к такому исходу, Господь сделает так, чтобы от меня отреклись; но если это будет деяние Господа… Он установит своих советников, и, следовательно, позволит людям остерегаться того, чтобы не оказаться бойцами против него»[232].
Как мы увидим, Кромвель вскоре обеспокоится тем, как бы Бог не почувствовал его личной корысти (т. е., что его главной целью было личное самопродвижение), но пока его это не особенно тревожило. «Благодаря Богу я приучился переносить трудности, — сказал он членам парламента, распуская его 22 января 1655 года, — и мне всегда хватало Бога, когда я полагался на него. Я могу смеяться от счастья и петь в своем сердце, когда говорю вам об этом»[233]. Он, вероятно, распустил в 1655 году парламент в стремительном порыве провиденческого, относящегося к тысячелетнему царству Христа оптимизма, сходного с тем, который заставил его поддержать казнь короля в январе 1649 года и использовать армию против парламентского «охвостья» в апреле 1653 года.
Личное правление: «западный проект» и генерал-майорыОднако несмотря на существование удивительных сходств между поведением Кромвеля в январе 1655 года и более ранними эпизодами, в которых периоды самоанализа и нерешительности достигали высшей точки в неожиданных стремительных действиях, реакция Кромвеля на то, что произошло в январе 1655 года, в определенном смысле отличается от его позиции в предыдущие и последующие кризисы. Главное различие заключается в том, что если до того Кромвель пытался очень быстро вернуться к тактике примирения и конституционной порядочности, в январе 1655 года он так не делал; прошло много времени, прежде чем он вернул себе желание «исцеления и урегулирования». Хотя стремление Кромвеля к конституционному урегулированию, санкционированному парламентом, угасло не совсем, существенно важным для понимания деятельности Кромвеля в средний период протектората является признание того, что его авторитаризм стал более определяющим, чем в любой другой момент его жизни.
Почему так случилось — один из самых интригующих вопросов в политической карьере Кромвеля. Хотя, частично, довольно прямое объяснение этому состоит в том, что тогда для него было труднее, чем когда-либо, получить широкую политическую поддержку религиозного дела. Количество его политических противников было больше, чем когда-либо, пополнившись теми, кто когда-то были его друзьями: Лилберн и левеллеры, Сэйе и Селе и могущественные политические индепенденты, Харрисон и члены «Пятой монархии», а теперь и Хазелриг, Скот и республиканские члены парламента. Горький опыт недавнего парламента, кроме того, должен был привести его к поискам способов достижения своих целей непарламентскими средствами. Многозначительно то, что всего через три недели после роспуска, 15 февраля 1655 года он сделал заявление о религии, которое С. Р. Гардинер назвал «право религиозной свободы при протекторате»[234], пытаясь продолжить реформацию указом протектора. Кроме того, в течение следующих нескольких месяцев в 1655 и 1656 гг. доминирующая особенность его правления стала безжалостной, без каких-либо оглядок на совесть в делах с теми, кто ставил под вопрос конституционную законность его правления и решимость достигнуть своих целей, не считаясь с законными и конституционными тонкостями. На дебатах в Патни в 1647 году он предался, что было редко, политическому теоретизированию, объявив, что силу можно оправдать только как последнее средство «в случаях, когда мы не можем достигнуть того, что хорошо для королевства без силы». В течение нескольких месяцев после роспуска первого парламента протектората он, казалось, решил, что теперь был именно тот случай. Существуют случаи, когда «Верховный магистрат» не должен быть «связан обычными правилами», — сказал он в Декларации, опубликованной 31 октября 1655 года[235], и в сентябре 1656 года даже принял этот курс на авторитаризм, рассматривая крайние меры и заявляя, что «если ничего не будет сделано без согласия закона, горло народа может быть перерезано, пока мы пошлем за кем-нибудь, чтобы составить закон»[236].
Возможно, к авторитарным действиям и к прекращению парламентского правления (по крайней мере временно) привела именно боязнь того, что «горло народа» может быть вот-вот перерезанным. В начале года правительственные агенты сообщили об увеличении признаков активности среди роялистов, составляющих заговор против режима. Сейчас для историков довольно легко, благодаря работе Дэвида Андердауна, позабавиться профессионально несостоятельными планами групп роялистов-эмигрантов на континенте, например, группы «Силд Нот» (основанной в 1653 году), стремящихся к организации восстания вместе с недовольными элементами в Англии, такими как политические пресвитериане, солдаты и левеллеры. Сейчас можно увидеть, насколько не расположены были могущественные английские землевладельцы оказывать военную поддержку роялистским заговорщикам. Однако взгляд из будущего часто обманывает историков, что можно отнести и к данному вопросу. Кромвель и его советники, не имея возможности взглянуть на события из будущего, возможно, опасались худшего. Ясно то, что запланированное общенародное роялистское восстание в начале 1655 года было слабой, сырой петардой и имело хоть какую-нибудь важность только в Уилтшире в марте, когда появились роялистские силы под командованием Джона Пенраддока. Восстание Пенраддока было легко подавлено правительственными войсками под руководством Джона Десборо, который для этой цели был назначен «генерал-майором западной области». Большинство других заговоров так никогда и не вышли за пределы стадии планирования, и их подробности были известны правительству, в основном, через агентов, нанятых Джоном Турло, который утвердился не только в качестве основного секретаря протектора, но также и как сборщик умов для протектората. 16 марта 1655 года, на пике пенраддокского кризиса, он почувствовал себя достаточно уверенным, чтобы написать, что «они так сильно ошибаются, кто мечтают о том, что любовь людей направлена на династию Стюартов»[237]. Было бы глупо уменьшать опасность угроз роялистов, с которой, как чувствовали Кромвель и советники, столкнулся режим, но у них в руках было достаточно информации, чтобы определить ее масштабы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});