Николай Попель - В тяжкую пору

Корпусной комиссар диктует приказ, Цинченко записывает.

- Давайте сюда.

Цинченко подставляет планшет. Корпусной комиссар выхватывает авторучку и расписывается так, что летят чернильные брызги.

Приходится принимать самоубийственное решение - по частям вводить корпус в бой.

Снова мы окружены плотным кольцом командиров. Член Военного совета, поглядывая на часы, выслушивает Рябышева.

Создается подвижная группа в составе дивизии Васильева, полка Волкова и мотоциклетного полка. Основные силы закончат перегруппировку и завтра вступят в бой.

- Давно бы так, - член Военного совета исподлобья смотрит на Дмитрия Ивановича. - Когда хотят принести пользу Родине, находят способ...

Рябышев молчит. Руки по швам. Глаза устремлены куда-то поверх головы корпусного комиссара.

Член Военного совета прикладывает узкую белую руку к фуражке.

- Выполняйте. А командовать подвижной группой будет Попель.

Корпусной комиссар поворачивается ко мне:

- Займете к вечеру Дубно, получите награду. Не займете - исключим из партии и расстреляем...

В груди у меня клокочет: эх, и мастер же вы, товарищ корпусной комиссар, в душу плевать! Хотите, чтобы я только ради награды наступал и из страха перед расстрелом бил фашистов. Коротко отвечаю: "Есть" - и поворачиваюсь так, как требует Строевой устав.

Обида, боль - все отступило на задний план. Мне вести подвижную группу. Мало сил, мало сведений о противнике, мало времени на подготовку... Правда, член Военного совета уверяет, что на Дубно с севера и востока наступают другие мехкорпуса...

Подходят танки Волкова. Сутки не покидавшие машины командиры спускаются на землю. Цыганистый Жердев скалит зубы:

- Ежели вперед, могем без харча и отдыха... Что за чертовщина! Из КВ вылезают какие-то люди в гражданском. Один с лауреатским значком, в фетровой шляпе, два других в перевернутых задом наперед кепках. Да это же кинооператоры! Совсем забыл о них. Ковальчук доволен:

- Бой за Лешнев, контратака и все такое прочее на пленочке!

Его модный, с короткими широкими лацканами, некогда светлый пиджак надет на голое тело.

- Что так? - спрашиваю.

- Обстоятельства потребовали, пришлось сорочку и майку на бинты пустить... Прошу разрешить и дальше следовать с товарищем Волковым.

- Да вы отлично обходитесь и без моего разрешения.

- Что попишешь, обстоятельства потребовали...

- Петр Ильич, - обращаюсь я к Волкову,- киностудию возьмем с собой?

- Берем...

Оксен залезает в мой танк на место башнера. Головкин включает мотор.

- Завтра поутру, чего бы то ни стоило, подойду к вам! - кричит на ухо Рябышев. - Ни пуха тебе, ни пера, милый мой!

Могли ли мы думать, что увидимся лишь через месяц, и какой месяц!..

Командный пункт Васильева на старом месте, там, где роща углом спускается к реке.

Васильеву ничего не известно о треволнениях минувшей ночи, о смене приказов, о визите члена Военного совета.

Узнав, что к вечеру надо быть в Дубно, он оторопел, заморгал, снял фуражку, стал приглаживать и без того гладко лежащие волосы.

- Вы не один, - попытался я успокоить комдива. - На подходе полк Волкова и мотоциклетный полк. Васильев прищурился:

- Лихо.

Потом улыбнулся:

- Вся штука в том, что фашисты не рассчитывают на наше наступление. Это я еще вчера понял. Сопротивляются не ахти как. Рассуждают на такой примерно манер: русским не до серьезного наступления, и обидно на фланги бросать много войск. Ну, пусть, на худой конец, продвинутся где-нибудь с боку на пятьдесят километров. Мы, дескать, тем временем на тридцать километров вперед уйдем. Противник слабее меня, глупее меня, менее маневрен - вот на чем построена тактика Гитлера. В отличие, к слову сказать, от наполеоновской. Если такой тактикой умно воспользоваться...

Мы прикидываем по карте так, этак. От того, как лягут сейчас красные стрелы, во многом зависит исход боя. Это - не штабная "игра", не учения судьба корпуса. Наконец решаем: мотоциклетному полку, Волкову, а во втором эшелоне полку Смирнова наступать вдоль шоссейной и железной дорог; полку Болховитина обогнуть рощи юго-западнее и западнее Дубно.

- Кроме того, пусть Болховитин выделит батальон, а Волков - роту тяжелых танков. Они пойдут вот так, - Васильев провел на карте две красные стрелы, которые сомкнулись остриями восточнее Дубно, на берегу Иквы,- Мы ведь тоже насчет Канн обучены... От Болховитина многое зависит. Вчера он мне понравился...

Через полчаса Васильев ставил задачу Николаю Дмитриевичу Болховитину. Это уж не молодой командир. Ему за сорок. Маленькие умные глазки-сверла насторожены. Не стесняется трижды переспросить, прежде чем произнести свое обычное: так, так, так... Васильев с удивительным терпением отвечает на все его вопросы.

- Артиллерии мне две батареи и больше ни-ни?

- Нет больше.

- Тягачи на ходу, не откажут?

- Не должны вроде.

- Отстанут, подбирать некому, прорвусь - на рысях пойду...

- На то и надежда.

- Так, так, так...

На одном танке с Болховитиным прибыл его заместитель по политчасти старший политрук Гуров, хваткий, смекалистый, живой. Это - политработник-заводила, человек, который все может: выступить с докладом и начертить диаграмму, продекламировать стихи и спеть песню. Нужно сыграть на гитаре - пожалуйста. На баяне? Тоже сумеет.

Он стоит с Немцовым и одним ухом прислушивается к тому, о чем идет речь у Болховитина с Васильевым. Участвует одновременно в двух разговорах.

- Простите, товарищ полковой комиссар, разрешите обратиться, товарищ полковник. Нам бы еще снарядиков сорокапятимиллиметровых. Так ведь, Николай Дмитриевич?

Болховитин сразу же подхватывает:

- Справедливо старший политрук подметил.

Немцев не выдерживает такого разговора на два фронта.

- Послушай, Гуров, ты же заместитель командира полка, а не Фигаро.

- В этом-то все и дело Будь я Фигаро, на кой ляд мне пушки и снаряды, я бы медным тазиком довольствовался.

К 14 часам все утрясено, уточнено, согласовано. Рваные тучи уплыли на запад. Над полем голубеет чистое небо. Ежеминутно задираем головы. Нет, фашистских самолетов не видно. Лишь изредка где-то на горизонте проплывают черные крестики.

Танки - мой и Васильева - стоят рядом в недавно густых, а теперь смятых, изломанных кустах. Я махнул рукой, и адъютант Васильева картинным жестом поднял ракетницу. Дымные хвосты плавно изгибаются в небе и, медленно растворяясь, клонятся к земле.

Наш удар по шоссе для гитлеровцев - сюрприз. Им и в голову не приходило, что мы посмеем лезть на коммуникацию, по которой день и ночь гудят немецкие колонны. Бой шел где-то справа, а сюда лишь изредка залетали случайные снаряды.