Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

И в этом есть сермяжная правда. Времени на пятиминутку, обход, выполнение перевязок, врачебных манипуляций и писанину выделяется около шести часов ежедневно (хронометраж). Совещания, консилиумы, коллоквиумы, конференции, занятия со средним и младшим медицинским персоналом, занятия с больными по санминимуму и правилам оказания первой помощи – еще тридцать часов в месяц, т.е. один час ежедневно. Политическая подготовка, партийные и комсомольские собрания, заседания партийного бюро, политинформации плюс к рабочему времени еще один час. Методическая помощь врачам кораблей и частей с выездом в части, консультации больных в других отделениях, неплановые оперативные вмешательства, консультации родственников твоих друзей и друзей твоих родственников – полтора-два часа ежедневно.

Итак, рабочего времени уже набралось десять часов в пересчете на семидневную рабочую неделю. Далее. Боевая подготовка. Отработка и сдача курсовых задач, санитарное просвещение, учения, работа на предъявление своей работы коллегам – еще один час. Время, отнимаемое различного рода начальниками плюс время, которое врач отнимает у своих подчиненных, разборы мелких конфликтов, согласование и утряска никогда не утрясающихся хозяйственных проблем – еще час к рабочему времени. Итого – 12 часов. Если же учесть, что “де юре” врач работает пять дней в неделю, то “де факто” к рабочему времени надо приплюсовать еще 24 часа (за субботу и воскресенье), то есть около пяти часов в день. Вот уже и 17 часов набежало. Час – перерыв на обед, два часа или меньше (кому как) – на транспорт. Общий итог – двадцать часов в сутки. Однако, двадцать часов ни один врач на работу не тратит, но по-щучьему велению ничего в области военной медицины не происходит. Вывод: большинство вышеперечисленных мероприятий (исключая лечебные) или же не проводится вообще, удовлетворяясь отметкой “вып.” в плане, или проводится с низким качеством, да и то от случая к случаю. Однако неумолимое начальство требует выдать уголек на гора, прекрасно понимая, что это невозможно. И бедный врачеватель вынужден параллельно с искусством врачевания в совершенстве овладеть искусством втирать очки, глядя ясными чистыми глазами в чистый незамутненный хрусталик начальника. И так изо дня в день. Взбеситься можно.

Особая категория рабочего времени хирурга – день плановых хирургических вмешательств. Это праздник, подготовка к которому – тяжелейший и самый ответственный труд из всех возможных. Представьте себе бегуна на марафонские дистанции. Начав в один прекрасный день бег трусцой от инфаркта, он постепенно, месяц за месяцем, набирается сил, опыта и через несколько лет упорных тренировок на глазах восхищенной публики рвет финишную ленточку, получая золотую медаль на грудь и услаждая свой слух восторженным визгом поклонниц.

У врачей все обстоит точно так же, но только глазунья оказывается в профиль. Шесть лет упорной учебы (а программа медицинского вуза наиболее сложная – не военно-политическое со сроком обучения в 4 года) являются как бы началом бега трусцой до ответственного старта, которым для врача бывает день принятия Присяги врача Советского Союза и получения диплома. Финишная ленточка – человек, лежащий на операционном столе, первая самостоятельная операция, право на которую еще надо добыть в труднейшем учебном марафоне.

И вот – финиш. Отирая пот, стараясь унять предательскую дрожь в руках, разминая затекшие мышцы спины, хирург выходит из операционной, ленточка сорвана, медалей нет. Нет и восторженных поклонниц. Вместо них – постоянно сосущая тревога за жизнь прооперированного больного, очередной марафон в борьбе за одну-единственную фразу в выписном эпикризе: “послеоперационное течение гладкое”. А если... Врач умирает с каждым умершим больным. А ведь это бывает. Смерть – неумолимое чудовище.

Глава 17

СНОВА КОРАБЛЬ. РЕЙДОВЫЕ СБОРЫ

Зима подходила к концу, вернее уже подошла. Теплый солнечный март стучал сосульками в серое выщербленное полотно асфальта, мутными потоками уносил из поселка грязь и обрывки деловой макулатуры. Женщины постепенно уменьшали на себе количество натуральных и искусственных мехов, скрывавших на зиму стройненькие фигурки от нескромных взглядов возвращающихся из походов военморов. Коты на крышах заводили свои надрывные серенады. Кошки призывно молчали. Природа пробуждалась ото сна, сигнализируя об этом влюбленным сиреневым цветом багульника. Показатели боевой и политической подготовки постепенно снижались. Весна.

В конце апреля, отягощенные теорией и практическими навыками лейтенанты, призывались к ответу за съеденный пятимесячный оклад денежного содержания. Предстоял экзамен на профессиональную зрелость. А потом – корабли, походы, моря, якоря...

И снова передо мной вставала масса проблем. Во-первых, регистрация брака не состоялась, так как Ниночка проживала в Приморье без прописки, а следовательно, незаконно. Во-вторых, ключ от квартиры, где деньги лежали, с окончанием учебы необходимо было вернуть законному владельцу. И в-третьих, под сердцем у молодой супруги теплилась жизнь будущего военмора, что в будущем – наряду с радостью отцовства и материнства – сулило массу новых бытовых проблем. Как их решить? Где жить? Кто поможет выгрести к надежному берегу? Одна из флотских заповедей, вложенная в мой череп военмором Михайликом В.А., гласила: “Каждый несет свой чемодан”. В своей обнаженной реалистичности она не оставляла смятенной душе будущего отца семейства никакой надежды на помощь окружающих, тем самым начисто ниспровергая один из моральных принципов строителя коммунизма: человек человеку друг, брат, товарищ и наилучший, насколько возможно, человек.

И вот, сознавая всю ответственность за будущую маму и будущую жизнь младенца, я начал психологическую атаку своей де-факто молодой жены, итогом которой должно быть путешествие с берегов Тихого или Великого океана к берегам Северного Ледовитого. Вряд ли в этом решении содержалось что-либо рыцарское, благородное, и я это ясно сознавал. В душе я был уверен, что стоило приложить определенные усилия, смекалку, некоторую изворотливость и, во-первых, и во-вторых, проблемы можно решить. Люди обязательно помогут, бросив на время свой чемодан и взявшись за ручку чемодана товарища. Однако, будучи привычным к своему холостяцкому положению, хотя и относительному, я никак не мог побороть в себе искушение остаться холостяком впредь. Для приведения в меридиан и наставления на путь истинный заблудшего раба божьего здесь не шпага была нужна, а обычный отцовский ремень. Но увы! Это действенное педагогическое средство было далеко. А жаль.