Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

Несколько смятенная от житейских неурядиц, однако полная надежд на будущее, супруга моя в это время жила в одной из трех вороньих слободок, стоящих на голой сопке в бухте Разбойник. Приютила ее семья лейтенанта-однокашника Ильясова.

Ключ в кармане моем давал надежду на то, что молодая жена наконец обретет вожделенную собственную кухню, столь необходимую любой женщине, особенно если она только начинает собственную карьеру военно-морской жены. Новоселье состоялось в день рождения Ниночки. Квартира располагалась на первом этаже пятиэтажного дома, стоявшего напротив казарм военно-строительного отряда, что давало ряд преимуществ: будильник можно было не покупать, так как ровно в шесть тридцать на улице раздавался рев в конвульсиях умирающего уссурийского тигра, отдаленно напоминающий песню “Не плачь, девчонка, так как солдат обязательно вернется”. Грохот сапог по мостовой и резкие команды сержантов, дополняя какофонию, не оставляли даже малейшей надежды на то, что самый сладкий утренний сон рискнет вернуться к вам, вышибленный из мозга строевым шагом идущих на завтрак строителей.

Входная дверь, как и большинство дверей в гарнизонном жилом фонде, носила следы частой смены хозяев, обязательно врезающих новые замки при въезде в жилище. Постоянные попытки новоселов обезопасить личную собственность от посягательств по слухам существующих грабителей привели к тому, что при малейшем усилии дверь начинала трещать, крошиться, рискуя ввалиться в квартиру вместе с рамой и расхитителем собственности, если бы таковой действительно объявился. Дверь открылась, и новоселы наши очутились в маленьком 1 х 1,5 коридорчике. Налево – кухня размером с детский манеж. Место общего пользования – в виде “сидячей” ванны по соседству с универсальным унитазом. На кухне – старый ржавый титан, вышедший из строя в момент установки его строителями или даже и не входивший в строй. Прямо – жилая комната. В ней две железных односпальных кровати с панцирными сетками и тахта, носящая следы любовных утех ранее проживавших здесь военморов. Запустение, тлен и 700 пустых бутылок впридачу. Здесь предстояло свить гнездо для будущего рая.

Прежде всего нужен был кухонный стол. Однако, в мебельном магазине вниманию покупателей предлагались гарнитуры стиля “Людовик” (или типа “Людовик”) и другие произведения мебельной промышленности, стоимостью до шести тысяч рублей, которые предстояло еще заработать. Купить мебель по объявлению можно бы было, если бы из 250 рублей месячного оклада денежного содержания лейтенанта 200 не уходило на питание (третий пояс Союза, Дальний Восток), а еще не менее сотни требовалось на разные хозяйственно-бытовые мелочи. Обратиться же за финансовой помощью к своим родителям молодые люди считали “за падло”, это в переводе с флотского звучит как “мы гордые, насколько возможно”. Поэтому выход необходимо было искать, исходя из местных условий. И он был найден. Строительство хозяйственным способом. На флоте оно скорее напоминает строительство замка для принцессы добрыми молодцами, выскочившими из яйца или палочки волшебника. Никаких лимитов на фондируемые материалы, которые в данном случае превращаются в подручные, ни подъездных путей, ни плана, ни техники. Материалы, краны, цемент и кирпичи берутся с окружающих любой гарнизон строек, “зарабатываются” в лесхозах, на заводах, куда в нарушение грозных приказов министра направляется личный состав кораблей под видом шефской помощи. Было бы только организующее начало в лице пробивного мичмана и достаточное количество спирта, предназначенного для обслуживания техники. А уж все строительные дефициты обязательно найдутся.

Я был не мичманом, а лейтенантом. Спирта не было. Поэтому в дело пошли рейки и доски, взятые мной возле мебельного магазина – упаковка “Людовика XIII”. Немного изобретательности, физического труда – и стол готов. На него водрузилась двухкомфорочная электроплита “Мечта”, найденная под ванной. Холодильник “Океан” доставлен из пункта проката, окна завешены простынями. Тахта, в виду того, что отмыть и отчистить ее было невозможно даже с помощью “Мойдодыра”, обтянута ситцем, купленным в местном универмаге. Два дня авральных работ по наведению порядка, драйка деревянного настила, дезинфекция, дезинсекция и... гнездо должно быть покинуто, так как обязательно должен был найтись очередной законный квартиросъемщик. Однако, это случится в будущем. А пока рай был построен.

К этому времени я приступил к учебе в хирургическом отделении госпиталя под руководством начальника отделения Юрия Николаевича Кочнева и небезызвестного уже нам эскулапа Михайлика, который, кроме программных дисциплин, снабжал лейтенантов массой ценной служебной информации, основными разделами который были лейтенант – начальник, лейтенанты – друзья офицеры, лейтенант – женщины, притом последнему разделу отдавалось явное предпочтение.

Рабочий день в любом отделении любого лечебного учреждения начинался практически одинаково. Медицинские сестрички, выбравшись из-под коричневых байковых халатов, разгладив “боевые шрамы” на личиках и наведя беглый косметический порядок, начинают поднимать ходячих больных для того, чтобы отправить их на приборку территории, раздают назначенные пилюли и делают положенные инъекции. Свои действия с протокольной точностью заносят в истории болезней и выполняют еще массу нужных и ненужных вещей. К приходу врачебного персонала все назначения должны быть выполнены, посты готовы к передаче смены.

В 9.00 начинается так называемая, пятиминутка, длящаяся от 30 до 90 минут, где дежурный врач подробно докладывает о поступивших больных, проведенных операциях, состоянии больных, находящихся на лечении, и о массе других полезных и бесполезных вещей. Здесь же начальник отделения вносит коррективы, дает указания, делает замечания и утверждает план работы отделения на текущие сутки. После пятиминутки отдежурившая смена, радостно поскуливая, отправляется домой, а заступившая включается в график работы перевязочных, процедурных, лабораторий, операционных, то есть в лечебный процесс – обычный конвейер по воспроизводству рабочей силы, если говорить категориями политической экономии социализма.

Врачи, наспех перекурив, и тем самым на себе продемонстрировав, что “курение вредит вашему здоровью”, отправляются на обход в палаты.

Следующая в кильватере сестричка фиксирует (ЦУ) и еще более ценные (ЕБЦУ) указания врача по назначению или отмене определенных процедур каждому конкретно определенному больному. По окончании обхода врачи, заточив перья и собрав всю волю в кулак, приступают к оформлению дневников и историй болезней, что отнимает массу времени и дает минимум реальной пользы. Однако, написание таких фраз, как “состояние больного удовлетворительное, без динамики, пульс и давление в норме, дыхание в норме, пищеварение в норме, язык и попка розовые”, обязательно. (Для начальника, прокурора и проверяющего.) Эта часто бессмысленная на первый взгляд писанина, снижая производительность врачебного труда вдвое или даже втрое, несет все же определенную положительную нагрузку: она дисциплинирует врача, налагая на него юридическую ответственность за каждый сделанный шаг, каждую манипуляцию, проведенную больному.