Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы

Случилось так, что один из австралийцев повредил себе ногу и не смог продолжать работу, по сравнению с которой тянуть баржи на Волге было просто лёгкой прогулкой. Начали искать замену. Первым вызвался здоровый эстонец. Продержался он только четыре часа. Вторым попытался заработать тройной оклад какой-то украинец — его пришлось приводить в чувство холодной водой уже в десять утра, через два часа. После этого никто не вызывался жертвовать своим здоровьем за тройной заработок. Дело в том, что оставшиеся на участке два австралийца не снижали темп и не замедляли свой бег с платформой-тележкой. Мотки катились без паузы, и беда тому, если кто проворонил семидесятикилограммовый моток горячей проволоки, катившийся на него из-под навеса, как бочка. Этот моток надо было поймать у тележки, подхватить и уложить на неё. Всего на платформу укладывалось около 30 мотков. Работали все мы в том цеху в майках и трусах, так было жарко.

Заметив мои бицепсы и широкие плечи, подошёл ко мне бригадир цеха и спросил, не попытаюсь ли я выдержать эту нагрузку и не смогу ли поддержать этих двух закалённых и привыкших к ней работяг. Что-то ёкнуло у меня в душе, но самолюбие не позволило отказаться. До конца дня оставалось лишь пара часов, и я рискнул. Эти два часа были мукой. Мотки вываливались из моих рук, я обжигал себя в самых разных местах, и только советы моих двух новых друзей по работе помогли дотянуть до сирены, звучавшей в конце рабочей смены. Дома я спал как убитый, но на утро всё моё тело ныло, и я понял, что это значит — «быть не в форме». Сказалось мое безделье во время работы у американцев и на пути в Австралию!

Началась новая смена. Сжимая зубы и приноравливаясь, как-то дотянул я до обеденного перерыва. Нагрузив платформу, нам пришлось ждать больше часа новую баржу у пристани. Этот перерыв опять помог мне выдержать до пяти часов. После смены мои новые приятели пригласили меня в пивную — «прописаться». По австралийской традиции отклонить такое приглашение было нельзя! Еле-еле держась на ногах, добрёл я с ними до пивной, а как потом очутился дома, вспомнить не могу. Помню, что каждый заказал по три пинты крепкого австралийского пива (пивная, по законам того времени закрывалась в шесть вечера; разрешалось остаться, чтобы допить то, что стояло на столе, но новые заказы не принимались). Помню, как австралийцы довели меня до трамвая, как попросили вожатого высадить меня поблизости моего жилья, но что было дальше, простите, не помню! Проснулся я от холода ночью, как-то дошёл до места, где я жил, и наутро был опять на ногах, но не на работе — подошли выходные дни.

Очухавшись кое-как от «прописки», но все ещё с ноющими мускулами всего тела, в понедельник катал и грузил я эту проволоку опять. Жара была ужасная. Воспользовавшись минутной паузой, забежал я в раздевалку, открыл холодный душ и, как был в одежде, простоял под холодной струей целые 60 секунд. Бегом назад! На меня с ужасом, смотрели две пары глаз моих коллег:

«Ты что, с ума сошёл? — спросили они, — Ты хочешь, чтобы тебя уволили? А где мы найдем замену?»

На заводе «Лейзац». Вывоз продукции из горячего цеха

Я понял — вставать под душ во время работы запрещено. Упасть в обморок от непривычной жары можно — тебя отольют водой, но самому освежиться в рабочее время… Нет, нет! Таков закон капитализма. Теперь в Австралии уже по-другому, профсоюзы стали более организованными, но тогда, в 1950 году, работая на частном предприятии, мы знали, что рабочий день — восемь часов, а один час — шестьдесят минут, и все они принадлежат работодателю!

В первые дни, когда я приходил домой, голова кружилась от выпитого традиционного пива, руки тряслись так сильно, что ложка с супом становилась пустой по пути в рот. Валился я спать рано, наутро освежал свое тело горячим душем, и так втянулся в профессию грузчика, что после того, как мои австралийцы ушли на другую, более порядочную работу, я стал бригадиром и покрикивал на двух несчастных «рабов», тянувших гуж изо всех последних сил, дабы не отстать от моего темпа. Но это был уже не тот темп! Мы не могли (или не хотели) гробить себя за сдельные.

Кончилось все это тем, что один из моих коллег уронил тяжелый моток проволоки на мою ногу, и мне пришлось лечь в госпиталь. После поправки меня перевели на другую работу. Нога все ещё побаливала, и мне позволили работать «по специальности» — проявлять плёнки и печатать фотографии на предприятии «Кодак». Тот короткий период моих, якобы «профессиональных» занятий, чуть ли не исковеркал жизнь и мне и моей жене!

Давайте пробежим коротко через события, так глубоко врезавшиеся в мою память. Вспоминать их и сладко, и больно.

Попав в фотолабораторию, к моему ужасу я понял, что заниматься любительской фотографией — одно, а работать с группой настоящих специалистов — это другое. Я отставал от других, портил бумагу и производил брак, не освоив ещё последнюю технику. Мне было стыдно смотреть в глаза моим новым коллегам по работе. В лаборатории работали только австралийцы.

И вот в эти первые дни я узнал, что под безразличным выражением их лиц скрывается тёплая и чуткая натура.

Все как бы не замечали, что дела мои шли плохо. Каждый и каждая старались незаметно помочь то советом, а то и делом. Один раз я заметил, как одна девушка (её звали Лорой) перепечатала всю мою испорченную работу и оставила её в конверте с моим именем. (Нам тоже надо было выполнять норму!)

Подойдя к ней и указав на её оплошность, я получил в ответ очень милую улыбку.

Она объяснила, что она уже выполнила свою норму и хотела помочь мне справиться с моей. Замешкавшись, я, как мог, поблагодарил её — мой английский был практически равен нулю. При этом я отметил её большие карие глаза, тёмные волосы и прекрасную фигуру.

Мы работали вместе в темной комнате для проявления фотографий. Иногда случайно, иногда с намерением мы касались один другого и, испытывая какое-то приятное чувство, опять то локтем, то бедром, давали друг другу знать о себе. Такие невинные шутки привели к тому, что, когда все уходили на обед, мы оставались как бы для выполнения срочного заказа в тёмной комнате и ласкались, как только ласкаются влюблённые. И действительно, нас так тянуло друг к другу! Мы встречались в парках, кино, в доме её родителей, уезжавших часто на пару дней на дачу. Мы не могли жить друг без друга! Обнимая меня при встречах, она смотрела на меня своими тёмными глазами и просила не расставаться с нею. А у меня и так голова шла кругом. Надо было решать нашу судьбу! Вот тут-то и вспомнил я последние слова моей матери, умершей у меня на руках.