Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы

Столы в столовой накрывались регулярно, несмотря на погоду. И то, что оставалось не тронутым, всё выбрасывалось. Мой напарник по столовой и я выбирали самое лучшее и медленно, но уверенно, уплетали по несколько порций каждый. Не всё было плохо на пути к тому месту, куда нас влекла надежда!

При входе из Средиземного моря в Суэцкий канал, в Порт-Саиде, наш теплоход облепили сотни маленьких лодок, нагруженных коврами, египетскими фесками и тапочками, изделиями из листовой меди. Торговля велась не совсем обыкновенным способом. От палубы до воды было метров тридцать, по-арабски или по-английски говорили из нас немногие, товар было плохо видно, а покупать «кота в мешке» не хотелось. Появились бесконечные верёвки, которыми мы поднимали на палубу предложенный товар. После отчаянной торговли с обеих сторон с помощью знаков пальцами, руками и головой мы или отсылали товар назад или вкладывали деньги в укреплённые для этого на верёвке мешочки. Вся эта ярмарка происходила на фоне бесконечных знойных песков со стороны пустыни и такого галдежа со стороны лодок с арабами, что у нас болела голова до самого перехода экватора. Если к тому прибавить рёв загружаемого скота (для пополнения испорченных запасов мяса), то всем будет понятно, что истерика рок-н-ролла по сравнению с тем «музыкальным» сопровождением звучала бы как колыбельная.

Мы подходили к экватору! Теперь, после многочисленных перелётов этой воображаемой линии, этот момент не вызывает у меня особых эмоций. Тогда же для всех пассажиров парохода момент казался интересным.

Через палубные леера перевешивались, чуть не падая за борт, те, которые надеялись увидеть какую-то полосу на воде, переход которой будет означать, что мы начинаем ходить «вверх ногами». На верхней палубе проходила церемония, посвящённая этому переходу, и каждый из нас получил на листке блокнота свидетельство о переходе экватора. — «тогда-то и в такое время».

Подули холодные ветры (был ноябрь), но солнце всё ещё просвечивало через проходившие над нами тучи. Опять те, кто не очень страдал от качки, вдыхали солёную влагу и всматривались в даль, дабы не пропустить берега Австралии. Мы были как в трансе: дельфины, какой-то вид китов, летающие рыбы и по ночам серебряный блеск светящегося планктона! Не хватало только морских русалок, но нам их обещала, добродушно подсмеиваясь, команда судна. «Вот доплывём до Австралии — тогда увидите такие вещи, что и во сне не снилось!» — говорили они нам.

Понимаете ли Вы, читатель, с каким нетерпением ждали мы высадки на берегу нашей судьбы?!

Пришвартовались мы к причалу Фримантла (аванпорт г. Перт) в полдень. Особенного восторга от серых построек-складов мы не ощутили. Сойти на берег было нельзя. Набрав свежей воды, фруктов и продовольствия, в тот же вечер мы пошли курсом на Сидней. Опять несколько дней морского ландшафта, дельфины, качка — и мы подходим к гавани Сиднея. Вот тут-то и забились наши сердца быстрее!

АВСТРАЛИЯ, АВСТРАЛИЯ!

Тогда, в 1949 году, Сидней не был так красив, как сегодня. Но хорошо защищённая гавань, зелень его садов и голубизна водного пространства, по которому скользили, как водяные букашки, яхты и парусные лодки всех сортов и размеров — всё это было так прекрасно, что мы вздохнули, как вздыхают, придя домой.

Пройдя таможню, сели мы на поезд, который привёз нас в местечко Бэдхорст, в бывшие, теперь пустующие, военные лагеря. В огромных бараках, без каких-либо перегородок, помещались молодые пары только что приехавших переселенцев, соскучившиеся друг по другу (по ночам барак трясло, как во время землетрясения). Мы чувствовали себя совсем, как дома. Грусть по Родине ещё не начала проявлять себя. Всё новые впечатления оттесняли её на «потом». Огромные сосиски с луком и картошкой на завтрак, хлеб с маслом и вареньем, или ни кому из нас ещё не известная, но довольно вкусная коричневая размазня «Веджемайт», чай или кофе к обеду. На ужин почти то же самое, но двойные порции мяса, фрукты и печенье или мороженое.

Всё это заполняло наши желудки до тех пор, пока не приелось. Мы стали стараться разнообразить дневные меню своими собственными средствами. Те, у кого были доллары или немецкие марки, пускали их в оборот. Те, у которых их не было, ухитрялись их зарабатывать. Играли в карты, давали частные уроки английского языка, математики и других отраслей наук.

Мне, как ни к чему не способному, пришла в голову мысль: почему бы не пустить в ход мою, всё ещё упакованную в ящике фотостудию?

Широкие шерстяные одеяла (служившие нам по ночам и защищавшие нас от морально-негативного влияния наших соседей по кроватям), спускались с кровати до пола, образовывая, таким образом, тёмную «комнату» под кроватью. Там, лёжа на животе, я проявлял плёнки, накопившиеся у всех нас во время плавания от Европы до Австралии. У меня была и фотобумага, и увеличитель, и я делал очень приличные фотографии чуть ли не за полцены австралийских фотолабораторий. Помню, как на первые десять австралийских фунтов, заработанных мной «под кроватью», купили мы новые туфельки для Труды, а на остатки побаловали себя и двух наших друзей посредственным кофе и мороженым.

Нас скоро распределили по контрактам, которые мы подписали ещё в Германии. Два года отработать на месте, куда нас назначит Правительство Австралии, было нашим обязательством, как бы возмещавшим Австралии стоимость нашего переезда и устройства на рабочие места.

Людям старшего возраста, имевшим какую-то специальность, не совсем подходившую к работе с лопатой или молотком, приходилось туго. Надо было приспосабливаться и переучиваться, но таким, как я, всё было — «море по колено». Жене пришлось работать в церковной больнице на огромной машине, сушившей простыни, а меня, после вступления в члены профсоюза металлистов, послали на завод «Лейзац», который вырабатывал всевозможные изделия из стали, в том числе проволоку разных сортов.

Её тянули из горячих железных жгутов, сматывали, ещё горячую, машиной в мотки и складывали в штабеля под низкую железную крышу крыла постройки. Всё это с помощью специальных приспособлений без применения ручного труда. На улице, под солнцем, было около 30 градусов по Цельсию. Под крышей было 40–45 градусов.

В это пекло заходили 3 австралийца, нагружали горячие мотки на платформу, которую надо было сперва взвесить для регистрации веса тары, а потом её толкали по рельсам к пристани, где проволоку грузили на баржу. Надо упомянуть, что на платформу за раз грузили две тонны проволоки, а в рабочую смену грузилось 140–150 тонн. За эту работу платили три дневных заработка. Была только одна колея, и вторую платформу-тележку поставить было нельзя.