Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
Самые большие неприятности создавала сестра Наполеона и супруга Мюрата Каролина, и, когда император узнал, что она соблазнила одного из его ближайших друзей генерала Жюно, он пришел в совершеннейшее негодование. На ее собственные глупости накладывались еще и глупости ее мужа, о котором Наполеон как-то сказал: «Эти титулы совершенно вскружили ему голову! На поле боя он делает чудеса, а в других местах он баран бараном!»
Тяга Мюрата к красивому не ограничивалась мундирами. Свои экстраординарные вкусы он нес и в бальные залы, где его кудри, перья и меха получали надлежащую оценку. Одна из наблюдавших за ним дам однажды едко заметила: «Его наряды могли бы украсить гардероб бродячего актера!» Этой его роли вполне отвечал некий эпизод, имевший место на одном из маскарадов, устроенных его женой.
Сам Наполеон не танцевал и почти не участвовал в тех увеселениях, которые устраивались в гостиной, но ему нравилось смотреть, как веселятся другие. Он понимал, что блеск всех этих балов и маскарадов отражает веру общества в прочность империи. Поэтому он распорядился, чтобы его сестры и очаровательная падчерица Гортензия по очереди давали балы раз в неделю. Правда, Полина, самая привлекательная и самая ленивая в семействе, уклонялась от этого. Несмотря на свою репутацию нимфоманки, она в таких случаях всегда ссылалась на недомогание, но Каролина и Гортензия выступили в этом году в роли хозяек на целой веренице блестящих балов. Каролина принимала гостей по пятницам, Гортензия — по понедельникам. На балу или маскараде обычно присутствовало около двухсот гостей, причем дам всегда было в три раза меньше, чем кавалеров. На одном из таких маскарадов в самый разгар танцев неожиданно раздался повелительный женский голос: «Я желаю, чтобы она немедленно покинула мой дом!» Ошеломленные гости делали вид, будто не понимают, что это голос хозяйки бала Каролины. Этот приказ, произнесенный на повышенных тонах и адресованный ее супругу, относился к известной даме, которая на данный момент состояла в любовницах у Мюрата. Она попала на бал благодаря Гортензии, которая потом даже выражала притворное негодование, но каждый из присутствующих не мог не понимать, что это месть Гортензии Каролине за ее дурное отношение к Жозефине, ее матери.
Сама Гортензия тоже не всегда бывала осмотрительной. Однажды она явилась на маскарад в костюме девственницы-весталки, что, может быть, прошло бы и незамеченным, не будь она на восьмом месяце беременности. Скандалы, однако, не могли остановить в этом сезоне лихорадочную веселость хозяек парижских гостиных. В самую ночь побоища при Прейсиш-Эйлау в столице состоялся блистательный бал, и многим из его участниц впоследствии пришлось узнать, что они стали вдовами как раз во время очередного танца.
На этих балах часто присутствовала жена Бернадота Дезире, как, впрочем, и новая мадам Ланн. На эту очаровательную женщину суета вокруг титулов не производила никакого впечатления. Как она сообщала мадам Жюно, ее муж мыслил подобным же образом. «Другие же, — вздыхала она, — придерживаются иного мнения, только посмотрите вокруг!» Герцогиня Лефевр, бывшая поденщица-прачка, посещала балы, хотя сама танцевала редко. Она по большей части предпочитала досиживать до конца и рассказывать забавные и шокирующие гостей истории о своем житье-бытье в прачках в дореволюционное время. Мать Наполеона, мрачнолицая Летиция, на балах всегда оставалась молчаливым зрителем. Балы, маскарады и концерты она считала свидетельством поверхностности, суетности ума их участников и сокрушалась по поводу разорительной экстравагантности своих деток.
По временам двор отъезжал во дворец Фонтенбло, где устраивались выезды на охоту или соревнования по стрельбе с большим числом участников. Однажды гости императора собрались поохотиться на кроликов, и лесники, озабоченные тем, чтобы не испортить охоту его императорскому величеству, выпустили на поле несколько тысяч домашних кроликов. К сожалению, гости Наполеона были одеты в ярко-зеленые охотничьи костюмы, и кролики устремились по направлению к ним, приняв их за служителей, пришедших подкормить их луком-латуком. Прежде чем стрелять в кроликов, их пришлось, естественно, отгонять. В этом стремлении новой аристократии заняться видом спорта, практикующимся английскими джентльменами, всегда было нечто фарсовое. В другой раз Наполеон разрядил свое охотничье ружье в самый неподходящий момент, и шальная пуля лишила глаза злосчастного Массену. Наполеон тотчас же обвинил в этом Бертье, а Массена, кажется, даже не произнес слов неудовольствия ни в адрес Наполеона, ни в адрес Бертье. С этого времени он всегда носил на глазу повязку, хотя по-прежнему оказывался гораздо более дальновидным, чем большинство его коллег.
Летом 1808 года многие офицеры начали уезжать из Парижа, направляясь на юго-запад вместе со свитой императора. Назревала война в Испании, и из всех веселых и молодых офицеров, отправившихся по этому направлению, мало кто мог догадываться, что они и их поколение будут затянуты в водоворот военных событий и сотни тысяч из них умрут в убогих деревнях и на голых плоскогорьях Пиренейского полуострова. Войну за Пиренеями скоро назовут «испанской язвой», через которую медленно вытечет кровь империи. Некоторым маршалам будет суждено пролить в Испании кровь; еще большее их число погубит там свою репутацию.
Глава 11
Освобождается трон
Занавес трагедии был поднят генералом Жюно, когда его десант высадился в Португалии осенью 1807 года.
Ситуация в Испании оказалась чрезвычайно сложной и запутанной и без французской интервенции. Король Карл, происходящий из династии Бурбонов, и его малопривлекательная супруга, в сущности, оказались во власти фаворита королевы, бывшего гвардейского офицера Годоя, кичащегося своим титулом Князя мира. Принц Фердинанд, сын короля и наследник престола, ненавидевший любовника матери, был весьма популярен в народе. Неожиданный ввод французских войск в Испанию вызвал взрыв, который с течением времени произошел бы и так, без какого-либо вмешательства со стороны Наполеона.
Генералу Жюно был обещан маршальский жезл, если он, прибыв в Лиссабон, успеет захватить португальскую королевскую семью и стоящие в гавани английские корабли. Чрезвычайно боясь возмездия за свой опасный флирт с Каролиной Мюрат, генерал сделал больше, чем мог. Он прошел через весь полуостров с такой скоростью, что прибыл под стены города всего лишь с несколькими сотнями солдат. Прочие, измученные маршем, остались позади. Но торопился он напрасно. Португальская знать, паковавшая свой багаж также и под влиянием воспоминаний о клацающей сабле маршала Ланна, бежала на английские корабли, которые тотчас же вышли в море.
Жюно объявил себя губернатором и при большем везении, видимо, все-таки получил бы свой жезл. Если оценить трудности, с которыми ему приходилось сталкиваться, нельзя не признать, что он совершал чудеса. Однако это ему
