Михаил Манакин - Полковая наша семья

Утро было холодным и хмурым. Колючий ветер, завывая в овраге, где мы сосредоточились для очередного броска вперед на высоту, что между деревнями Веребьево и Пищалово, пронизывал, казалось, до костей. "Наша группа под командованием младшего лейтенанта Ильи Филипповича Аксамитного просочилась под покровом ночи во фланг укрепившихся на рубеже фашистов и, пока не обнаруженная противником, ждала сигнала к атаке. Первыми должны были наступать бойцы второго батальона. Потом, когда они свяжут гитлеровцев боем, неожиданно ударим и мы.

Светало. На востоке ширилась белесая полоса рассвета. Все яснее проступали очертания разрушенных деревенских домов, черные, одиноко торчащие печные трубы. Причудливо выглядели некоторые фруктовые деревья, которые от взрывов мин и снарядов наклонились к земле, обнажив густое сплетение корней. Под одной из груш, вывороченной взрывом, расположился пулеметный расчет фашистов. Мы его хорошо различали и готовы были уничтожить по первому сигналу. Я слышал, как Аксамитный ставил такую задачу рядовому Головачеву.

Рядом с поваленной грушей стояла березка без макушки. Вместо нее торчал скворечник. Верхушка еще вчера была срублена снарядом, будто топором. "Интересно, как же удержался скворечник", - подумал я и слегка приподнялся, стремясь получше рассмотреть, на чем он держится. Но здесь же сильная рука вновь прижала меня к земле.

- Не высовывай голову зазря, Миша. Не дразни пулю. Голова пригодится. Шутка сказать, сколько еще до Берлина топать. - Голос Алексея Лапика был тихий и строгий. - Что ты там интересное увидел?

- Скворечник.

- Какой скворечник? - не понял Лапик. - Да ты о чем думаешь?! Сейчас надо замечать то, что для боя пригодится. Видишь, распадок тянется к крайнему дому? По нему можно незаметно подобраться к немцам в тыл. Оттуда гранатами забросать два пулеметных гнезда - одно под грушей, а другое, видишь, в заброшенном колодце...

Присмотревшись, я увидел, что бревенчатый сруб действительно "обжит". С двух сторон он обложен мешками, набитыми, видимо, мерзлой землей, а в тыл к приземистому сараю тянется траншея. Как это я сразу не разглядел?

- Когда пойдем в атаку, - неторопливо говорил Лапик, - ты держись в нескольких шагах от меня. Короткая перебежка - и падай на снег, в ямочку или борозду. Полежи немного, сориентируйся, потом опять рывком вперед. Понял? И пулям не кланяйся. Пока фашист начнет палить в нашу сторону, мы ему на хребет сядем. Только чтобы без шума, крика. Это потом, для боевого порыва, чувства локтя и самовозбуждения...

Как и планировалось, бой начал второй батальон. После артиллерийско-минометного обстрела он пошел в атаку. И здесь в небо разом взвились две красные ракеты - это сигнал для нас.

Проваливаясь в снегу, мы рванулись к развалинам. Держась распадка, я бежал рядом с Лапиком, все ниже пригибаясь к земле, и ждал, что вот сейчас по нам резанет длинная пулеметная очередь. Но фашисты не стреляли в нашу сторону. Отвлеченные боем с фронта, они, видимо, не очень-то внимательно наблюдали за своим тылом и флангом. А может, немцы и не видели нас: распадок был сравнительно глубокий. Вот и самый крайний дом, вернее, груда бревен и печь с трубой. Отсюда рукой подать до фашистских окопов.

- Гранатами - огонь! - слышу я команду младшего лейтенанта и машинально дергаю кольцо, бросаю лимонку.

Долетела она или нет до колодца, увидеть не успел. Поднимаю голову, а Лапик, оказывается, рядом, пригнул мою голову к земле и в самое ухо кричит:

- Любопытной Варваре!..

Взрывы заглушили его слова. Осколки просвистели над нами, а в небо опять взлетели две красные ракеты. Это уже мы дали сигнал своим, чтобы не стреляли в нашу сторону.

- За Родину, вперед!

Первым поднялся и, не оглядываясь, побежал вперед младший лейтенант Аксамитный.

- Ура!!! - закричал вдруг охрипшим голосом Алексей Лапик.

- Ура! - подхватил я и услышал, как грозно и призывно нарастал наш боевой клич. Он властно звал вперед. Я побежал что есть мочи к колодцу, на ходу стрелял из автомата в попятившихся фашистов и что-то кричал, не жалея голосовых связок. Увлеченный боем, даже не заметил, что потерял шапку-ушанку, и остановился только тогда, когда мой автомат вдруг умолк. Пока я, спрятавшись за дерево, дергал затвор, стараясь понять, в чем дело, рота ушла несколько вперед. Боясь отстать, я побежал и только тогда понял, что кончились патроны.

Бой переместился к центру деревни, вот-вот мы должны были захватить небольшую площадь, но неожиданно с нашей стороны огонь начал стихать.

Догнав Алексея Лапика, я с ходу плюхнулся рядом с ним на живот:

- В чем дело? Чего залегли?

- Постой ты! - отмахнулся Алексей, вглядываясь вперед.

И тут только я понял, что произошло. На противоположном краю площади, поперек улицы, которая спускалась к реке, стояли люди. Наши люди! Женщины, старики и даже дети! Они как-то странно жались друг к другу, оглядывались назад. Я не мог оторвать взгляда от молодой простоволосой женщины, которая суетливо старалась укутать в платок девочку лет пяти-шести - она то брала ее на руки, то ставила на снег, прикрывая своим телом...

Гитлеровцы тоже перестали стрелять. И оттуда до слуха доносилось, прорываясь сквозь детский плач, гортанное и чужое "Цурюк!!! Цурюк!!! ". Неровная шеренга стариков, женщин и детей медленно шевелилась, отступая назад.

- Сволочи!!! - Алексей Лапик в бессильной ярости ударил кулаком по снегу.

И это был единственный возглас. Я посмотрел по сторонам: взгляды всех были прикованы к той улице, в залегшей цепи моих товарищей царила жуткая тишина. Скорей бы закончились эти терзающие сердце минуты! Только фашист мог до такого додуматься: выгнать на улицу всех, кто попался под руку, выставить их впереди себя как живой заслон и под таким прикрытием отступать к реке.

Атака наша приостановилась. И потом мы, остывшие от боя, начали чувствовать, как нас безжалостно преследует холод. Надо было устраиваться на ночь. Некоторые попытались в домах зажечь печи, и тогда раздались взрывы: отступая, фашисты заминировали все, что могли. Это тоже было для нас серьезным уроком.

С рассветом мы вновь пошли в атаку, стремясь выбить фашистов из крайних домов и отбросить за реку. Я держался рядом с Лапиком, Барсуковым и Головачевым. От них мне передавалась уверенность, они даже в разгар боя не оставляли без внимания моих ошибок. Тогда я не переставал удивляться, как это они все успевают замечать.

- Голову не поднимай, ползи вперед! - кричал мне Барсуков, когда пулеметчики врага пристреляли место, где мы находились.

- Откатись в сторону! Быстро! - потребовал Головачев после очередной перебежки, а секунду спустя пули взрыхлили снег там, где я лежал.