Ханна Кралль - Успеть до Господа Бога

А те молча смотрели перед собой, наконец один из них сказал: «Его надо понять, это ведь не совсем нормальный человек. Это тень человека».

Выходило, что он рассказал все не так, как следовало.

«А как следовало?»

А следовало говорить с ненавистью, пафосом, кричать — все прошедшее иначе чем криком выразить нельзя.

Значит, он изначально не годился для того, чтобы рассказывать: он не умел кричать. Не годился и в герои, потому что в нем не было пафоса.

Вот незадача.

Единственный, кто выжил, не годился в герои.

Поняв это, он тактично замолчал. И молчал достаточно долго — тридцать лет, а когда наконец заговорил, то сразу стало ясно, что для всех было бы лучше, если бы он вообще не прерывал свое молчание.

На встречу с партийными деятелями он ехал на трамвае; первый раз, как вышел из гетто, ехал на трамвае. Вот тогда и произошло нечто ужасное. Ему захотелось не иметь лица. Правда, не потому вовсе, что кто-то мог обратить на него внимание и выдать, а потому, что он почувствовал, какое у него отвратительное, черное лицо. Лицо с плаката: ЕВРЕИ — ВШИ — СЫПНОЙ ТИФ[12]. А здесь, в трамвае, у всех вокруг него светлые, чистые лица. Люди красивые, спокойные, они могут быть спокойными, потому что осознают свою красоту и чистоту.

Он вышел в Жолибоже, возле домов. Улица была пустынна, лишь одна пожилая женщина поливала цветы в палисаднике. Она взглянула на него сквозь сетку, он же старался идти так, как будто его почти нет, чтобы занять как можно меньше места в этом солнечном пространстве.

Сегодня по телевидению показывали Кристину Крахельскую. У нее тоже были светлые волосы. Она позировала Нитшовой[13] для памятника Сирены, писала стихи, пела думки и погибла в варшавском восстании посреди подсолнухов.

Какая-то женщина рассказывала о ней: та бежала, мол, через огороды, и была такая высокая, что, даже наклонившись, не смогла спрятаться в этих подсолнухах.

Теплый августовский день. Она собрала сзади свои длинные, светлые волосы. Написала: «Эй, ребята, сомкнуть штыки!» — перевязала раненого и вот бежит в солнечных лучах.

Какая прекрасная жизнь и какая прекрасная смерть. Можно сказать, эстетическая смерть. Только так и должно умирать. Но так живут и так умирают люди красивые и светлые. А черные и некрасивые умирают неэффектно: в страхе и в темноте.

(У той, что рассказывает о Крахельской, наверняка можно было бы укрываться. Она не накрашена, конечно, не бывает у парикмахера, правда, на экране этого не видно, у нее широкие бедра, и в горы она ходит в перепоясанном кушаком свитере. Муж ее и не узнал бы, что она кого-то прячет. Главное, следить за тем, чтобы не занимать уборную между тремя тридцатью и четырьмя. У мужа очень отрегулированный желудок, и он пользуется уборной сразу, как возвращается домой, перед обедом.)

Черные и некрасивые, ослабевшие от голода люди лежат на сырой постели и ждут, когда кто-нибудь принесет им овес на воде или что-нибудь с помойки. Там все серое — лица, волосы, постель. Карбидные лампы жгут экономно. Дети на улице вырывают пакеты из рук, в надежде, что в пакетах хлеб, — и тут же, на месте, всё съедают. В больнице распухшим от голода детям дают по пол-яйца в порошке и по полтаблетки витамина С в день — это делают врачи, так как нельзя добавлять опухшей от голода дежурной сестре еще и муку дележки. (Только высший персонал больницы имеет добавку — по пол-литра супа и 60 граммов хлеба на человека. На специальном собрании было решено отказаться от 200 граммов супа и 20 граммов хлеба и разделить это среди истопников и санитаров. Таким образом, все получали одинаково: 300 граммов супа и 40 граммов хлеба каждому.) На улице Крохмальной, 18, тридцатилетняя женщина, Ривка Урман, откусила от своего ребенка, Берека, двенадцати лет, умершего накануне от голода. Люди стояли вокруг нее молча, в абсолютной тишине. У женщины были серые всклокоченные волосы, такое же серое лицо и безумные глаза. Потом приехала полиция и составила протокол. На Крохмальной, 14, обнаружили разложившиеся останки выброшенного матерью, Худесой Боренштейн, ребенка. Квартира номер 67. Ребенка звали Мошек. (Похоронная телега товарищества «Вечность» забрала останки, а Худеса Боренштейн призналась, что выбросила ребенка на улицу, потому что община не хочет хоронить бесплатно; она добавила, что и сама скоро умрет.) Людей ведут в баню, чтобы очистить от вшей. Около бани, на улице Спокойной, день и ночь люди ждали продукты, но утром оказалось, что привезли суп только для детей — пришлось вызывать полицию, чтобы разогнать толпу, которая вырывала у них похлебку.

Голодная смерть была так же неэстетична, как и жизнь. «Некоторые засыпают с куском хлеба во рту на улице, другие — при попытке сделать физическое усилие, чтобы, например, побежать за хлебом».

Это фрагмент из научного труда.

Врачи гетто проводили научное исследование голода, поскольку механизм голодной смерти был тогда еще непонятен медицине и следовало воспользоваться представившейся возможностью. Возможность оказалась исключительной. «Никогда еще прежде, — писали авторы, — медицина не располагала столь многочисленным материалом для исследования».

Эта проблема и сегодня интересна медикам.

— В частности, — говорит доктор Эдельман, — проблема нарушения белкового и водного обмена. А что-нибудь об электролитах они пишут? Вместе с водой в соединительную ткань попадают поваренная соль и калий. Проверь, занимались ли они ролью белка.

Нет, об электролитах ничего не пишут. Констатируют с сожалением, что им так и не удалось объяснить столь интересный для врачей механизм образования голодных отеков.

Возможно, они напали бы на след роли белка, если бы не пришлось неожиданно прервать исследования. Они не смогли продолжить работу, «поскольку было уничтожено научное сырье — человеческий материал». Началась ликвидация гетто.

После уничтожения сырья были уничтожены и сами исследователи.

В живых осталась одна, доктор Феодосия Голиборская. Она изучала обмен веществ у голодных людей.

Пишет теперь мне из Австралии, что она знала о понижении обмена веществ у голодных людей из литературы, но никогда не представляла, что до такой степени. Она склонна связывать это явление с уменьшением частоты дыхания и объема вдоха. Следовательно, уменьшается и количество кислорода, проходящего через организм голодного человека.

(Я спрашиваю у Голиборской, пригодились ли ей как врачу те исследования. Она ответила, что нет, потому что все ее пациенты в Австралии были сытыми, можно сказать, даже перекормленными.)

А вот и некоторые результаты исследований, представленные в работе: «Голодная болезнь. Клинические исследования голода, проведенные в варшавском гетто в 1942 году».