Виктория Колобова - Григорий Явлинский

Его мама рассказывала о нем, что он рос благополучным мальчиком, мало болел, был послушным. «Причем никто его не заставлял быть послушным, он был таким, потому что уважал членов семьи, старших. В детский сад он ходил с удовольствием, мечтал быть милиционером. Отец пошел ему навстречу и достал жезл регулировщика, старый, правда, но это неважно. Во всяком случае, когда он принес его, Гриша был наверху блаженства. Он сразу же стал его всем показывать, играть в регулировщика. Он очень любил свои дни рождения. Папа ему это устраивал таким образом: собирались дети, и он организовывал концерт. Каждый из приглашенных должен был участвовать в этом концерте в меру своих возможностей: кто пел, кто стихи читал, кто танцевал. Участвовали все. Потом Гриша всем выступавшим вручал подарки. Он был счастлив, это был настоящий восторг. Он и сам выступал. Чаще всего читал стихи или играл на фортепиано, иногда пел в группе. Это нравилось всем детям и они всегда ждали его дня рождения с нетерпением и готовились к нему. Так продолжалось где-то до девяти лет.

У него всегда было много друзей. Некоторые друзья по детскому саду и сейчас продолжают дружить с ним. Это братья Сережа и Игорь Мосесовы, Володя Герегей. Они живут здесь же — во Львове»[6].

Из воспоминаний его друзей удалось выяснить, что в детском саду Гарик Явлинский (а его все звали именно так) был влюблен в девочку с белокурыми вьющимися волосами. Он оставался верен ей все детсадовские годы. Как он за ней ухаживал, друзья умолчали. Но все помнят, что она отвечала ему взаимностью. После садика их пути разошлись: он пошел в одну школу, она — в другую. А братья Мосесовы попали в ту же школу, что и он. Игорь вспоминал, что Гарик был умным, наблюдательным. Он не переносил скуку и всегда мог придумать нечто: игру, занятие, которые увлекали всех. Отличником он не был, но по некоторым предметам шел на «отлично» всегда. «Теперь мне кажется, что он уже тогда разделял предметы на интересные и неинтересные, — говорил И. Мосесов. — Мы в те времена еще этого не делали, старались успевать везде, а так не бывает. Все ребята кое-как выполнят домашнее задание, и на улицу — играть. А его всегда ждать приходилось. Уж очень тщательно он все делал. Не то, чтобы кто-то его заставлял уроки учить, просто так уж он был всегда настроен. Слово «надо» было для него, наверное, самым главным. Во всяком случае, звать его на улицу, пока он не сделал все уроки, было бесполезно. Зато, если он выходил играть, это уже «на всю катушку». В компании он был генератором идей»[7].

Но после четвертого класса Гарик поменял школу. Когда я читала о нем в газетах, то наталкивалась на противоречивые данные. В одних сообщалось, что он пошел в англо-украинскую школу, кстати, очень престижную и очень сложную для обучения, с первого класса. В других газетах упоминался пятый класс. Все при этом акцентировали внимание на английском. А некоторые газеты утверждали, что обучался он английскому и не в школе вовсе, а дома с помощью репетитора. Как же было на самом деле? Этот вопрос я задала Григорию Алексеевичу.

— По соседству с нами жила женщина — жена английского коммуниста, пожелавшего переехать на постоянное место жительства в СССР. Его скоро забрали и больше никто его не видел. Она жила очень трудно, сильно нуждалась. Мои родители хотели помочь ей, но она не соглашалась принять помощь просто так. Тогда отец предложил ей заниматься со мной английским и она согласилась. Мне было тогда три или четыре года. Она занималась со мной английским много лет. Когда я учился в четвертом классе, она сказала, что для меня надо искать другого педагога, потому что она научила меня всему, что знала. Надо было изучать более подробно грамматику, короче говоря, нужна была другая школа. Тогда родители думали, что, может быть, английский поможет мне определиться с будущей профессией. И в пятый класс я пошел учиться английскому в другую школу. На английском там вели уроки математики, физики, многие другие. Некоторые предметы вели на украинском.

Переводчиком с английского Григорий Алексеевич не стал, но знание английского пригодилось. Я помню, с какой ревностью смотрел на него В. Черномырдин в Давосе. Тележурналисты, по-моему, специально «подсматривают» подобные ситуации. В начале 1998 года в Давосе с большим докладом выступал В. Черномырдин. Явлинскому дали всего лишь пять минут, но он «наверстал» свое, общаясь с коллегами в кулуарах, конечно же, на английском языке. Черномырдин читал доклад по-русски. Не знаю, хорош ли был его доклад, но, судя по телепередаче, Григория Алексеевича, сидящего в зале, слушали с большим интересом.

Его способность легко вступать в контакт, становиться душой компании заметна была еще в детстве. Его первая учительница говорила о нем:

— Общительный мальчишка был. Вокруг Гриши всегда были люди. Маленький такой, а страшно любознательный, читал очень много и рассказчик прекрасный. Я даже думала, что из него выйдет литератор или историк. Не могу сказать, что он был пай-мальчиком, но и не был непоседой. Надо отдать должное его родителям. Мама и папа уделяли ему и брату очень много внимания. Родители были для него примером. Для него не было и нет людей первого или второго сорта. Если бы мы сейчас встретились на улице, он подошел бы и поцеловал без всяких стеснений, неважно, кто там смотрит или не смотрит.

Да, действительно, у меня тоже сложилось впечатление, что он не соблюдает привычную, установившуюся в обществе субординацию. Во всяком случае я не услышала «начальственных» интонаций в его отношениях с подчиненными. И мне тоже было легко общаться с ним. Он держал себя естественно, просто. Это отмечали и многие другие, хорошо знавшие его. Причем среди них были не только учителя, близкие друзья, но и люди, волей судьбы оказавшиеся рядом с ним, очень разные и по социальному положению, и по образованию.

После восьмого класса он ушел из школы, чтобы иметь возможность зарабатывать деньги самому и иметь больше времени для занятий экономикой. Вначале был почтовым экспедитором, потом попал на фабрику кожаных изделий, но все это было не то. Не потому что зарплата маленькая, а потому что хотелось чего-то другого. Всегда в трудные минуты он шел к отцу. И сейчас тоже пришел к нему:

— Папа, не могу больше, работать нужно по-настоящему. А он мне: «Если матери не проболтаешься, помогу». У него был друг на стекольном заводе, и меня взяли туда учеником слесаря-электрика. День первый: мастер просит меня принести пассатижи (сказал бы просто — плоскогубцы!). Признаться, что не знаю, что это такое — не солидно. Решил, что я умный: принесу все, чему даже названия не знаю. Вот я и притащил несколько килограммов инструментов — все, кроме плоскогубцев.