София Шуазель-Гуфье - Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе

«Да, Ваше Величество, — продолжал Пален тем же спокойным тоном, — все нити заговора известны мне; я принадлежу к числу заговорщиков, но для того лишь, чтобы услужить Вам и спасти Вашу жизнь. Ни один из преступников не ускользнет от моей бдительности и от правосудия Вашего Императорского Величества. Безумцы, замышляя погубить Вас, сами идут к собственной погибели.» — «Кто же они?» — воскликнул Павел, волнение которого возрастало с каждым словом его вероломного наперсника. «Ваше Величество, осторожность мешает мне назвать их; но после всего, что я имел честь раскрыть перед Вашим Величеством, я смею надеяться, что мне будет оказано полное доверие и предоставлено следить за Вашей безопасностью.» Эта туманная фраза могла лишь еще более возбудить пламенное любопытство императора; ум его, введенный в заблуждение недоверием, осмелился возвести гнусное подозрение по отношению к добродетельнейшей супруге и почтительным, покорным сынам. «Кто они? — с ужасающей настойчивостью повторил Павел, — кто они? я хочу их знать.» — Ваше Величество, — опустив голову, отвечал Пален, — чувство уважения мешает мне назвать августейшие имена… «Понимаю, — взволнованно сказал император глухим, сдавленным голосом, — я предчувствовал… императрица?» — продолжал он, устремляя пронзительный взгляд на Палена. Пален молчал. «Великие князья Александр и Константин?» Пален отвечает лишь безмолвием. Император тогда умолкает, и с его стороны молчание это, несомненно, предвещало грозу.

Приказ арестовать наследника престола и его августейшего брата — таково было первоначальное решение разгневанного отца, считавшего себя гнусно преданным самыми близкими ему лицами. «Что же касается императрицы Марии, — грозно прибавил император, — я сам приму меры относительно ее.» Предполагалось великих князей заключить в крепость, а императрицу — в монастырь.

Добровольно лишаясь, таким образом, самых верных опор своего престола и своей жизни, несчастный государь слепо доверялся предателю, от которого теперь зависела его судьба. «Добрый, верный Пален, — сказал он, глубоко вздыхая, — я доверяюсь тебе, охраняй твоего государя, который тебя о том просит.» Произнося эти слова, он раскрыл свои объятия, и Пален преступно дерзнул принять этот знак привязанности со стороны несчастного государя, дни которого уже были сочтены в глубине его сердца. Выходя от императора, Пален поспешил к заговорщикам и, собрав их, сказал наименее смелым из толпы, с целью пробудить их дремлющую злобу: «Тайна раскрыта. Список заговорщиков ему еще неизвестен; но кто нам поручится, что другой предатель не раскроет ему весь наш замысел? Если жизнь дорога вам, поверьте мне, — поспешим исполнить его; поспешим освободить империю.» Предатель, о котором говорил Пален, был не кто иной, как он сам. Этот коварный человек составил двоякий план: сообразно обстоятельствам, предать или государя своего, или своих сообщников. Если б случилось что-либо непредвиденное, и если б в решительную минуту судьба оказалась неблагоприятной для заговорщиков. Пален намеревался арестовать виновников и сказать императору: «Ваше Величество, Вы спасены, и задача моя исполнена».

Условившись относительно необходимых мер предосторожности, заговорщики назначили ближайший срок для совершения своего преступления. Расставшись с ними, Пален, имея в руках переданный ему государем роковой приказ, отправился во дворец Великого князя Александра. Немедленно принятый наследником, он почтительно преклонился перед ним, и, изобразив на лице своем крайнюю скорбь, он известил великого князя о высочайшей воле императора. «Как! — воскликнул изумленный Александр, — Его Императорское Величество, отец мой, хочет лишить меня свободы! Какое же преступление совершил я, чтобы навлечь на себя такую строгую кару?» — «Вашему Императорскому Высочеству известно, — сказал Пален, вторично преклоняясь, — что, к несчастью, карам подвергаются здесь иногда те, кто не совершил ничего дурного.» При этих словах великий князь бросил на Палена строгий взгляд. После нескольких минут молчания Александр сказал: «Император волен в моей судьбе; я подчиняюсь, покажите мне приказ.» Пален представил его великому князю. Пробежав его вскользь, Александр горестно воскликнул: «И брат мой также!» Чтобы нанести сердцу молодого великого князя наиболее чувствительные удары, Пален намекнул ему на судьбу, ожидавшую его невинную и добродетельную мать. «Нет! это уже слишком», — сказал великий князь, закрывая лицо, чтобы скрыть свое горе от внимательных взоров фаворита. Пален бросился к ногам великого князя. «Ваше Высочество, — сказал он, — благоволите выслушать меня. Надо предупредить великие несчастья; надо положить конец заблуждениям Вашего августейшего родителя. Сегодня он хочет лишить Вас только свободы; но кто знает, в пылу его страстей, часто затемняющих его разум, где остановится его безграничная, всемогущая воля? Вспомните, Ваше Высочество, несчастного Алексея Петровича».

«Пален, вы оскорбляете моего отца». — «О, нет, Ваше Высочество! Я обвиняю не сердце его, полное самых благородных, великодушных чувств; виной всему необузданный характер, беспрерывно волнующий его. Вам известно так же хорошо, как и мне, что император ищет блага, но не может достичь его. Что станется с императорской семьей? Какая судьба ожидает империю, громадное население, которым Вы свыше призваны править, которое Вы должны охранять в случае, если Ваш отец, увлекаясь своими бреднями, заблуждаясь в своих мнениях, наказывая, прощая, без меры и рассудка награждая, — сохранит в руках своих бразды правления в этой несчастной стране? Ваше Высочество, притворяться теперь уже не время! И Сенат, и вся империя хочет сбросить с себя нестерпимое иго и вверить Вам свои судьбы; я здесь лишь верный представитель этой воли».

«Как! — воскликнул Александр, отходя от Палена, — от меня требуют, чтобы я захватил власть, чтобы я вырвал скипетр из рук моего отца? Не надейтесь на это. Я буду, если надо, жертвой его заблуждения, — все равно! Спасите только мою мать, спасите императрицу.» Тогда Пален с жестоким лукавством дал понять великому князю, насколько общее возмущение всех сословий государства было опасно для самого императора. Затем он указал ему на пример Англии, где управление государством должно было перейти к принцу Вельскому, хотя нравственное состояние короля Георга, быть может, внушало менее тревог в государстве, где высшая власть, более ограниченная, подчинялась законам в большей мере, чем в России, где достаточно было единой воли монарха, чтобы потрясти всю империю.

Соблюдая такую же умеренность, продолжал Пален, великий князь, не вступая на престол, мог взять в руки бразды правления с тем, чтобы возвратить их отцу, как только здоровье императора войдет в норму, необходимую для выполнения столь важных обязанностей.