Анри Труайя - Алеша

– Что вы об этом думаете?

– О чем? – спросила Елена Федоровна.

– Об этом стихотворении… «Джинны»…

– Извини, Алеша, я не обратила внимания. Я настолько увлеклась чтением «Смерти Ивана Ильича» Толстого. Захватывающе! Ты обязательно должен открыть для себя великих русских писателей. И не во французском переводе. На русском, на русском, конечно же, чтобы постичь всю красоту!

Алексей хорошо говорил по-русски, но читал с трудом и не имел никакого желания приняться за столь же тяжелое, сколь бесполезное дело. Чтобы раз и навсегда покончить с настойчивостью матери, он ответил:

– Да, да, согласен… Но сейчас я по уши погрузился в Виктора Гюго. Это великолепно!

Он вернулся в столовую разочарованный, обиженный, считая, что родители оскорбили Францию. Более часа он продолжал упрямо учить стихотворение строфу за строфой. И чем больше повторял, тем больше убеждался в его сверхъестественной музыкальной силе.

В субботу утром он был готов. Когда пришел его черед рассказывать, он, волнуясь, встал перед классом и едва слышным голосом начал:

Стены, городи портПриют —Смерти…

По мере того, как лились стихи, голос его становился более уверенным. Дойдя до александрийских строф, он выкрикнул со всей силой, чтобы воспроизвести гам, с которым обрушились «ночные бесы» на дом:

Крики ада! Голос воет и плачет!Страшный рой, толкаемый аквилоном,[3]О небо! Вьется над моим жилищем,И стена сгибается под черным батальоном…

Хохотал весь класс. Известный кривляка Дюгазон, закатив глаза и сцепив руки, в изнеможении катался по парте. Алексей боялся хватить лишку. Но взгляд месье Колинара придал ему уверенности. Учитель поддержал его улыбкой. Алексей вернулся к спокойной, менее чеканной речи. Джинны удалялись, их шум таял в тишине ночи:

Все проходит;пространствостираетшум.

Он замолчал, и хохот усилился. Месье Колинар, свежее лицо которого опиралось на жесткий со скошенными углами воротник, постучал по краю кафедры линейкой:

– Тихо! Очень хорошо, Крапивин. Вы постарались прочесть с выражением. Семнадцать из двадцати!

Сердце Алексея колотилось от радости. Сидевший через ряд Тьерри Гозелен повернулся и аплодировал ему. Можно ли желать лучшего? Пять минут спустя встал его друг, чтобы прочитать отрывок из «Смерти волка».

У Тьерри Гозелена была короткая – из-за горба конечно же – грудь и длинные ноги. Когда он сидел, то казался маленьким, когда стоял – нормальным. Скрестив на груди руки, он решительно начал:

Волк проходит и садится, погрузив передние лапыС крючковатыми ногтями в песок…

Его голос казался монотонным. Он трижды запнулся, читая текст, и получил только четырнадцать. На переменке Тьерри поздравил Алексея.

– Я не силен в чтении, – сказал он, – но что ты думаешь о стихах?

– Очень красиво, – ответил Алексей. – Особенно, когда речь идет о том, как нужно уходить из жизни.

– Да. Благородный пример мужества. Только поэтому я и выбрал его. Каждый из нас должен помнить о нем в момент смерти.

– Ты часто думаешь о смерти?

– Да. А ты?

– Я тоже, – вдохновенно подтвердил Алексей.

На самом же деле он совсем о ней не думал, но ему хотелось попасть в тон настроения своего друга. Мгновение они помолчали, наслаждаясь метафизическим отчаянием посреди мальчишеских шалостей. Их товарищи играли вдали в футбол. Неожиданно старшеклассник – грубиян по имени Нейра – перехватил мяч и, убегая, толкнул Тьерри Гозелена, который, потеряв равновесие, тяжело упал на гравий. Алексей бросился за ним и, схватив его за руку, прокричал в лицо:

– Не можешь ли быть повнимательнее, мерзавец?

Нейра рывком освободился и показал Алексею кулак:

– Ты, большевик, заткнись, если не хочешь, чтобы я раздавил тебя как клопа!

– Я не большевик, – закричал возмущенный Алексей. – Я русский белый!

– Все русские – предатели! – возразил Нейра. – Мы проиграли из-за них в семнадцатом!

– Вы проиграли из-за красных, а не из-за белых. Белые, наоборот, хотели продолжить войну вместе с вами!

– Для меня что белые, что красные – одно и то же! Вы – грязные иностранцы, не более того! Пошел вон, сопляк! Убирайся в свои степи!

Он грубо толкнул Алексея. В это время к ним быстрыми шагами приближался надзиратель.

– Кончай драку! Разойдись! – приказал наставник.

Нейра пнул ногой мяч и удалился вразвалку. Тьерри Гозелен поднялся, отряхнул одежду. У него была поцарапана щека.

– Спасибо, что вступился за меня, – пробормотал он. – Но не стоило. Я слышал, что сказал этот дурак. Никто не думает так, как он. Все нормальные люди понимают разницу между нашими русскими союзниками и теми, кто нас предал.

– Не уверен! – возразил Алексей.

– Не сомневайся! Такие нейра будут всегда!.. Они не в счет… Презирай их, это все, чего они заслуживают…

– Ты оцарапал себе щеку…

– Ничего, – ответил Тьерри Гозелен, прикладывая к щеке носовой платок.

Его узкое лицо неожиданно осветилось улыбкой.

– Я хочу, чтобы ты пришел к нам в воскресенье в гости, – сказал он. – Я познакомлю тебя с моими родителями.

Неожиданное предложение застало Алексея врасплох. Он обрадовался и смутился. Его никогда еще не приглашали к себе французы. Сможет ли он вести себя так, как это у них принято? Алексей испугался. Однако соблазн оказался сильнее страха. И он прошептал:

– С радостью, старик.

– Значит, договорились: завтра в четыре часа. Я дам тебе свой адрес в классе.

После уроков они вместе вышли из лицея. Тьерри Гозелена, как всегда, ждала припаркованная у ограды машина. «Делаг» бутылочного цвета с длинным капотом и двумя запасными шинами, закрепленными сзади на багажнике. Шофер в ливрее прохаживался рядом. Тьерри Гозелен сел в машину и помахал Алексею. Машина тяжело тронулась и покатилась по Инкерманскому бульвару. На тротуаре толпились ученики. Лавалетт толкнул Алексея локтем и громко сказал:

– Богач! Родители повсюду таскают его на машине. Даже тогда, когда он покупает книжки, его сопровождает шофер!

– Ты откуда знаешь?

– Он мне сам сказал. Над ним трясутся, естественно, потому, что он убогий. Как бы то ни было, но у него отличная колымага!

Алексей на мгновение задумался. Все в Тьерри Гозелене казалось ему загадочным. Его горб, ум, его образованность, его богатство. Что нового узнает он завтра о своем друге? Он был так поглощен этим вопросом, что лишь мельком заметил двух девушек, выходивших из средней школы. В этом заведении, расположенном напротив, учились очаровательные юные особы, и порой между ними и старшеклассниками из лицея Пастера завязывалась идиллия. Однако мальчикам не разрешалось пересекать дорогу. Сентиментальные встречи могли назначаться только в конце бульвара у церкви Святого Петра. Тем не менее иногда какой-либо смельчак, игнорируя правила, отваживался перебраться на противоположную сторону и протягивал между деревьями веревочку, рассчитывая, что одна из этих барышень упадет. Однако трудился он напрасно. Чаще всего девушки обнаруживали ловушку. Они тоже носили в портфелях тетрадки и книжки. Хотя трудно было поверить, что они что-либо учили. Казалось, что они находились там только для того, чтобы будить воображение мальчиков. Алексей посмотрел вслед двум девушкам, которые шли держась за руки и громко смеялись. Они не отличались красотой. И были много старше его. Шестнадцать лет, как минимум. У той, что шла справа, была оформившаяся высокая грудь. Наглый двоечник Паскье пересек улицу и пристал к ним. Они одернули его, и он, хихикая, вернулся. Он не струсил. А Алексей никогда не отважился бы. Ему казалось, что девочки принадлежали непостижимому миру шепота, хитрости, слабости, секретов и грации. Паскье, считавший Алексея за хорошего товарища, показал ему на прошлой неделе «сальную» газету. Там были изображены голые женщины в вызывающих позах. Эти картинки настолько потрясли Алексея, что две ночи подряд он видел их во сне. Паскье говорил, что у него их целая куча дома. Эти грязные штучки приносил ему старший брат, и он читал их, закрываясь в уборных. В который раз он предложил Алексею купить несколько газет.