Анри Труайя - Алеша

Анри Труайя

Алеша

Моей жене

I

Новость была такой важной, что хотелось как можно скорее рассказать ее родителям. Алексей от нетерпения ерзал за партой. Наконец за окнами класса прозвенел звонок. Свобода! В мгновение ока Алексей оказался на ногах, собрал книжки и тетрадки, сунул их в матерчатый портфель и закрепил ремнем. В четырнадцать с половиной лет он – ученик третьего класса – чувствовал себя студентом. Он носил уже не шорты, а бриджи. Решающая перемена в жизни! Расталкивая товарищей, кинулся в коридор и – оказавшись на Инкерманском бульваре – припустил во весь дух, чтобы побыстрее добраться до дома. Но на авеню Руль остановился, задохнувшись от волнения, осмотрелся и с удивлением заметил спокойные и равнодушные лица прохожих, в то время как сам едва сдерживался от радости. Казалось, весь городок Нейи с его роскошными зданиями, обнаженными деревьями и широкими улицами, по которым время от времени пробегал автомобиль, погрузился в холод и безразличие.

Алексей представил, как обрадуются родители, когда прямо с порога он крикнет, что он второй в сочинении по французскому. Никогда у него не было таких успехов в учебе: пятнадцать из двадцати.[1] Обычно были средние оценки. А тут вдруг его назвали среди лучших. Месье Колинар поздравил перед всем классом: «Алексей Крапивин, вы делаете успехи. У вас прекрасное сочинение. И если бы не орфографические ошибки, я бы поставил вас первым, ex aeguo[2] с Тьерри Гозеленом».

Приоритет Тьерри был неоспорим: он подавлял весь класс своими знаниями и интеллектом. Нос его всегда погружен в книжки. Алексей тоже любил читать, но не настолько, чтобы забыть другие радости жизни. Он снова пустился бежать, миновал церковь Святого Петра, мэрию и остановился на авеню Сент-Фуа у входа в серое, строгое, взиравшее на прохожих своими одинаковыми окнами здание. Проскочив мимо лифта, на одном дыхании взобрался на четвертый этаж и остановился с бьющимся сердцем у двери. «Георгий Павлович Крапивин» – гласила прикрепленная кнопками над звонком визитная карточка. Алексей набрал побольше воздуха, чтобы разом выпалить: «Папа, мама, я второй по французскому!» Он скажет это по-русски, конечно же. Родители боялись, как бы он не забыл в лицее свой родной язык. Они сами свободно говорили по-французски, однако никогда не смогли бы избавиться от акцента. Алексей, смеясь, поправлял их. Для него русский был частью семейного фольклора. Им пользовались дома, но языком жизни, будущего был тот, который весело шелестел на улице, в лицее. Он позвонил. Молчанье. Нажал кнопку еще несколько раз. Никого… К счастью, на тот случай, когда все уходили, ключ оставляли под циновкой. Он открыл дверь, вошел и с волнением вдохнул запах дома. Родители, вероятно, только что перед обедом вышли за покупками в город. Они не задержатся.

Расстроенный неожиданной паузой, он покружился несколько минут по двум комнатам квартиры и, не зная, чем заняться, плюхнулся в единственное кресло в столовой. Здесь он спал ночью на диване, задрапированном пледом гранатового цвета с бахромой, здесь готовил уроки, здесь же семья обедала. На стенах комнаты – гравюры, изображающие пейзажи России, старинные фотографии, цветная литография царя-мученика Николая II, реликвии эмиграции. В углу икона с подвешенной на серебряной цепочке лампадкой из красного стекла. Комната родителей рядом. Их мало кто посещал. Только русские, которые говорили только о прошлом и пили водку.

Алексей вновь подумал о своем втором месте по французскому и покраснел от гордости. «Где они пропадают? Не могу больше ждать!» Чтобы скоротать время, он решил накрыть на стол. Он заканчивал раскладывать приборы на старой холщовой, в белую и красную клетку скатерти со следами порезов ножом и сигарного пепла, когда услышал, как хлопнула открывшаяся входная дверь. Он бросился в прихожую. Раскрасневшаяся от холода мать, полная блондинка, и высокий, худой, подстриженный под гребенку отец стояли перед ним в ожидании новостей. Забыв поцеловать их, Алексей вне себя от радости крикнул:

– Я второй по французскому!

Новость, похоже, не вдохновила их. Неужели они не поняли, что он им только что сказал? У обоих был торжественный и в то же время радостный вид. Георгий Павлович Крапивин потряс газетой и громко сказал:

– У нас для тебя, Алеша, тоже большая новость. Умер Ленин!

После минутного удивления Алексей спустился на землю. Совершенно очевидно, что нет никакой связи между вторым местом по французскому и исчезновением хозяина России. Ленин украл его радость. Мог бы отдать концы через пару дней! Вместо того чтобы поздравить сына, Георгий Павлович разложил на столе кучу газет и с увлечением продолжил:

– Все газеты объявляют об этом на первых страницах. Этот пес сдох позавчера, 21 января 1924 года. Советская Россия, похоже, в трауре. Но для нас здесь – это праздничный день! Теперь возродились все надежды!

Елена Федоровна ласково возразила:

– Не горячись, Георгий. Ленин уже два года не стоял у власти. Вчера он был болен, парализован, сегодня умер. В чем разница? Уже при жизни его заменил триумвират. Зиновьев и его единомышленники продолжат ту же политику…

– Не уверен! Не уверен! – возразил Георгий Павлович, нервно стуча пальцами по столу. – Народ обожал и боялся Ленина. Он исчез – и все здание может рухнуть!

Алексей наблюдал за отцом, таким восторженным, за всегда осторожной матерью и с грустью понимал, как он далек от них. Какое ему дело до Ленина? Почему они хотят, чтобы он по-прежнему интересовался тем, что происходит в СССР? Чтобы положить конец спорам родителей, он тихо сказал:

– Мама, давайте обедать! Мне нужно идти в лицей…

– Ну конечно, о чем я думаю! – воскликнула Елена Федоровна. – Я все сделаю быстро. Ветчина, крутые яйца, салат…

– Скромное меню, но сегодня вечером мы наверстаем, – постановил Георгий Павлович. – Никогда ни одна смерть не доставляла мне столько удовольствия! Мы отметим событие шампанским. И я попрошу прийти Болотовых. Они очень близки с Милюковым, который руководит «Последними новостями». У них конечно же информация из первых рук. Будет очень интересно!..

Вдруг он вспомнил о сыне и добавил, хлопнув его по плечу:

– Мы выпьем также за твой успех, дорогой!

Опустив голову, Алексей пробормотал:

– Спасибо, папа.

От обиды на глаза навернулись слезы. Он поторопился вернуться к товарищам в лицей. Отказался от крутого яйца, съел кусочек ветчины, немного салата, выпил стакан воды и ушел, оставив мать и отца наедине с их русскими мечтами.

Он рассеянно прослушал урок географии, обменялся записками со своим соседом Лавалеттом и, когда ученики вышли на переменку во двор, присоединился к группке, обсуждавшей будущее открытие международной зимней спортивной недели в Шамони. Назывались имена норвежских, финских, американских чемпионов… Алексей перебил их, чтобы спросить, знают ли они о смерти Ленина. Все признались, что нет. Это событие не интересовало их. Некоторые даже не знали, кто такой Ленин. В который раз Алексей отметил дистанцию, отделявшую его от этих беспечных французов, поглощенных криками во дворе, короткими потасовками, сумасшедшей беготней и игрой в мяч. Тем временем к мальчикам, разговаривавшим с Алексеем, подошел Тьерри Гозелен.