Леонид Токарский - Мой ледокол, или наука выживать

Советская власть вошла в историю своим необыкновенным изобретением. Это изобретение называлось коммунальная квартира. Я родился и вырос в одной из них. Квартира находилась на 6-ой Линии Васильевского острова. В ней было восемь жилых комнат и одиннадцать квартиросъёмщиков.

Квартиросъёмщиков было больше, так как в некоторых комнатах жило несколько семей. В квартире был демократически выбран ответственный съёмщик. Его обязанности походили на функции мирового судьи, решения которого принимались безоговорочно. Ответственным съёмщиком, конечно, стал мой отец.

...В коммунальной квартире — один туалет на всех. В целях персональной гигиены, в маленьком тёмном предбаннике висели 11 седалищ, вырезанных из картона. Каждый, посещающий туалет, снимал седалище, принадлежащее его семье, и с ним входил в туалет. Коммунальный народ бдительно следил, чтобы не было ошибок. Утром, перед уходом на работу, на кухне выстраивалась большая очередь желающих посетить это святилище. Одна из моих первых детских обязанностей — держать для папы туалетную очередь.

Ванной не было. Только кран с холодной водой на кухне. Кухня — большая, и в ней стояло одиннадцать кухонных столов. Было также 11 примусов, которые, на более позднем и цивилизованном этапе, поменяли на 10 кухонных газовых горелок. При замене существовало две приемлемые стандартные альтернативы: 10 или 12 горелок. Советская власть, в образе представителя «Ленгаза», выбрала ущемлённый вариант. Эта несправедливость могла бы привести к очередной Октябрьской революции, но на деле привела к многомесячным внутренним и внешним коммунальным войнам, ничего никому не давшим.

Наша кухня также являлась квартирным клубом. Там всегда пахло кислой капустой и керосином. Сидели на кухонных столах. Обменивались новостями и сплетнями. На примусах в кастрюлях что-то кипело. Дети вертелись тут же. Я тоже любил крутиться на кухне. Иногда мне перепадала варёная картофелина с селёдкой от доброй соседки. Мама не любила, когда я мельтешил там, и загоняла меня в комнату. Через некоторое время я опять появлялся на кухне. Меня тянуло туда, как магнитом: здесь бурлила жизнь! В комнате было скучно. Иногда собиралось собрание квартиросъёмщиков. Это вообще было для меня событием. Все приносили с собой стулья и обсуждали наши совместные проблемы. Папа всегда говорил первым. Его слушали. Потом решали голосованием...

Случались квартирные неприятности. Например: отключали воду или пол в туалете сгнил и провалился на второй этаж. Когда случались перебои с водой, вся кухня заставлялась ведрами. Воду добывали в соседней квартире или в соседнем доме, если во всем нашем доме отключали воду. Проблема с отсутствием единственного действующего туалета в коммунальной квартире быстро перерастала в общую трагедию. Найти альтернативу было сложно.

Соседи из других квартир не любили пускать «чужих» в свой туалет. Папа брал меня за руку и вёл в соседскую квартиру. Из уважения ему давали попользоваться необходимыми благами. Раз в неделю я ходил с папой в баню.

Когда был маленький, я ходил в баню с мамой. Я очень любил ходить в баню. Мне нравилось, как мама нежно меня мыла, особенно ждал, когда мама объявляла: «Ну, а сейчас пришла очередь нашего мальчика». Я вставал перед мамой, которая сидела передо мной на каменной банной скамейке, и держался руками за её нагое тело. Мама тёплой и мокрой ладошкой забирала мои мужские атрибуты и большим пальцем намыливала всё по очереди. При этом она всегда шептала мне на ухо: «Когда вырастешь, все девушки будут мечтать о твоём мальчике. Он станет у тебя большим и красивым, как у папы. А пока только мама может его касаться. Береги его и никому не давай трогать». Когда подрос, однажды засмотрелся в бане на девочку. К нам подошла какая-то женщина. Она внимательно посмотрела на меня и сказала маме: «Гражданочка, посмотрите на вашего сына. Он уже реагирует на женщин. Его уже нельзя водить в женскую баню!»

Женщина показала пальцем на моё намыленное тело, и они обе уставились на мои мужские достоинства. Мама поставила меня перед собой и своей мягкой ладошкой привычно меня коснулась. Потом изумленно подняла на меня глаза. Я ничего не понял.

На следующей неделе меня перевели под папину банную опеку. С отцом в бане было интересно. Отец заказывал себе пиво, а мне лимонад. После парной мы сидели на диване и пили, каждый своё. Папа рассказывал о войне и блокаде. Описывал мне блокадный город. Отец рассказывал, что в то время в городе не было кошек и собак, всех съели. Оказалось, что дома справа и слева от нас разбомбили. Дом напротив — тоже. А нам повезло. У отца было много интересных историй про работу, про корабли, которые он строил.

Он приносил домой образцы металлов и обучал меня, как отличать алюминий от стали и от чугуна. Он рассказывал; что во время блокады, когда сырьевого металла не было, переливали городские металлические решётки и ворота на мины.

Лабораторий тоже не было. Состав металла снятой решётки он определял сам на глаз по излому металла и решал, что надо добавить в плавку, чтобы мины отвечали требованиям. Отец рассказывал, что однажды, еще в начале блокады, он затребовал срочно 300 опытных литейщиков для отливки мин. Ему обещали. Через несколько дней заявилось 300 женщин. Они все работали на кондитерской фабрике имени Самойлова и имели большой опыт ... в литье шоколадных зайцев. Все они, со временем, стали хорошими литейщиками.

Я всегда слушал папу с открытым ртом. Однажды, будучи в хорошем настроении, отец рассказал мне, как вывозил маму с Борей из эвакуации. Дело в том, что после снятия блокады Сталин наложил строгие ограничения на возвращение в Ленинград из эвакуации интеллигенции — людей свободных профессий, особенно евреев. Я не знаю, чем эти граждане помешали Сталину. Но то, что он это сделал — исторический факт. Отец, зная новое распоряжение властей, хорошо подготовился к операции спасения мамы и Бори. Они находились в селе Караванном, куда их квартировали, вывезя по «Дороге жизни» через Ладогу. Папа явился во всей своей красе, со всеми брякающими наградами к секретарю райкома партии, где находились страждущие вернуться домой мама и Боря.

Секретарь райкома принял отца, как полагается принимать героя обороны Ленинграда. Людей, переживших блокаду, тогда было очень немного. Это уже потом герои блокады расплодились в Ленинграде, как и герои «Альталены» в Израиле. Медаль «За оборону Ленинграда» была большой редкостью и ценилась на уровне самого высокого ордена. Все сотрудники райкома сбежались посмотреть, а самое главное — пощупать героя-дистрофика. Выпили водки за Победу и за Сталина.