Владимир Карпенко - Щорс

Вернувшись от тестя, Александр Николаевич у плиты застал своего старшего. А Константина нет, бегает. Поймав на себе взгляд сына, почувствовал непонятную неловкость. С чего бы? Его-то он, отец, вынянчил, возился больше, нежели с кем другим. Младшим времени не оставалось — в разъездах да в разъездах. Николай-то уж вырос! В школу через зиму. А ведь проглядел. Кормит, одевает, копит в доме, как крот, все для них, для детей. Он вдруг явственно понял причину неловкости. Совсем не знает сына, не знает его думок, желаний. Будто чужой.

Грозные события 1905 года всколыхнули и Сновск. Не депо, навряд ли тихую жизнь поселка потревожила бы революционная волна. Дикое захолустье, отдаленное на сотни верст от Киева, Петербурга, Москвы, Харькова. Железная ветка, связавшая те центры, сделала его доступным извне. Накануне кровавых событий в Петербурге — 9 января — в Сновске создается социал-демократическая группа. Ядро ее составили рабочие депо — Глушко E. E., Васильченко А. П., Ракитский Б. А., Голубов П. П., Викаревич E. E., Тышко Б. П., Кушныров И. С., Карпович А. М., Красько М. Д. Ими руководил Полесский комитет РСДРП. Председателем стачечного комитета был избран инженер Иван Карпович Полтавцев.

Едва телеграф донес в Сновск известие о кровавом воскресенье, деповские бросили работу. Забастовщики сомкнулись по всей Либаво-Роменской дороге. С утра до ночи в просторном дворе депо, иссеченном путями, кипели страсти. Паровозные топки и котельня погашены, остановлены станки; все возвышенные места были тотчас приспособлены под трибуны. Рвались к тем трибунам все, и завзятые говоруны, и люди, не сказавшие за свою жизнь двух слов принародно. Объединяло всех одно — гнев. Чувствовалось, многовековому терпению рабочего люда пришел конец. На весь двор разносились призывы: к оружию, к свержению царского самодержавия!

Не действовали увещевания, угрозы ни ближнего, ни дальнего начальства. Черниговский губернатор двинул на забастовщиков карательные казачьи части. В Сновске казаки появились на крещение. Зная, чем это пахнет, начальник депо Грузов вызвал к себе инженера Полтавцева и без обиняков, не повышая голоса, предупредил:

— Иван Карпович, желательно, чтобы вы покинули Сновск… Немедля. Ночью может быть поздно. Шепните и Васильченко.

— Их два брата, Васильченко… Сергей и Сашка, — попробовал разыграть удивление Полтавцев.

— Речь идет об Александре, старшем… Сергей подал на брата в жандармерию донос. Так что решайте сами… Кстати, Иван Карпович, не подумайте… Я не разделяю ваши социал-демократические воззрения. Но, как русский интеллигент, против крайних мер. А в данном случае не хочу добавлять крови к той, какая уже пролилась… И пролилась напрасно.

Кровь в Сновске в те дни не пролилась. Ротмистр губернской жандармерии, возглавлявший карательный отряд, послушался начальника депо — аресты произвел глухой ночью. Деповцы вернулись в мастерские на третье утро; мазутно задымила ржавая труба котельни, сердито засопели маневровые паровозы.

Погарцевав по притихшим улочкам с неделю, казаки оставили Сновск. На прощальном ужине у железнодорожного начальства жандарм, между прочим, посетовал:

— Вспугнул кто-то… Самая верхушка смутьянов исчезла. Изрядно потрясли вашего шифровальщика. Христом и богом молится… Думаю, в Чернигове язык он развяжет.

— Полно, ротмистр, шифровальщик благонадежный человек, — наполняя фужеры игристым вином, отозвался Грузов. — Да и один он у нас… Заменить некем… Главное восстановлено: мир да любовь…

Девять лет — пора, когда в человеке складывается характер, зреют чувства и особенно прочно оседает в душе виденное, пережитое. Конечно, со своими незрелыми оценками, своим пониманием; наиболее цепко хранит картины прошлого зрительная память.

Николай, как и все его сверстники, зимние шумные дни провел во дворе депо; тут происходили главные события. Митинги, громкие речи деповских… На воле не уловишь, с чего такая буча, зачем явились вооруженные казаки на сытых конях. Не получал ответа и дома. Мать испуганно взирала на отца, сестренки странно смирели. Отец, неразговорчивый сроду, теперь и вовсе был хмурый, морщины не сглаживались на прокопченном лбу. Как и всегда, по утрам он одевался в форменное, брал неизменный жестяной сундучок и, тщательно закрывая за собой калитцу, уходил на «путя». Отбыв положенное время у остывшего паровоза, возвращался. Дед Табельчук, обычно словоохотливый, уклонялся тоже;.»скручивая черными промасленными пальцами цигарку, укорял:

— Мал встревать еще в такие дела…

— Дядька Сашка, Васильченковых вон, с паровоза кричал на весь деповский двор: «К оружию!» Это как? В кого стрелять?

— Ну, репьях ты, Николка, ей-бо… Вынь да положь тебе, — обижался незлобиво дед. — Ступай до дядьки Казн, тот все до тонкости распишет…

Николай сам знает, что тот объяснил бы. Но его нет. Незадолго до того, как деповцы бросили работу, выехал из Сновска по казенным делам. Вернулся, когда через станцию опять пошли пассажирские поезда. Пропадал где-то дни и вечера, дома не застать. Явился как-то сам поздним вечером, мань уложила уже малых. Отец был в рейсе.

Сидели в горнице. Дядя с холоду налил из графинчика, к еде не притрагивался. Долго откашливался после водки и все время ворошил волосы. Матери отвечал невпопад; она добивалась, чтф станет с арестованными.

— А почему казаки не хватают тебя? — спросил вдруг Николай.

Два крупных, немигающих, черных от лампового света глаза расстреливали в упор. Казимир, трезвея, потянулся было опять к графинчику. Нет, не уклониться от этого взгляда, не уйти и от ответа. Отвечать не только племяннику — и самому себе. Да, почему жандармерия не интересуется его персоной? Окажись он в те дни в поселке, изменилось бы что? Выставился бы на трибуне, призвал к свержению царского режима… А рискнул бы? Навряд… Арестовали членов РСДРП, кто не успел скрыться. Сам-то он таковым официально не числился. Разделять взгляды — одно, а бороться за них… Нет, не взял бы он в руки и оружие. Именно это и мучает его сейчас. Революционная волна захлестнула всю Россию из конца в конец. Идет великая битва труда с капиталом. Видит, волна спадает… А сам-то он с кем? Где его место, на какой стороне? Нет, нет, о месте, стороне и разговора быть не может… Они определены им. Утвердиться только, прочнее стать на ноги.

Потрепав Николая за жесткий вихор, виновато улыбнулся:

— Еще схватят, племяш, казаки… Не всех сразу.

Мать, отругав, проводила его спать.

Зиму и весну братья бегали к учительнице, — Анне Владимировне Горобцовой. Молодая, веселая женщина с высокой светлой прической; каждый год с покрова она собирала детей ближних соседей и готовила их к школе. Читать и писать Николай выучился шести лет, никто с ним не занимался, схватывал сам где мог. Больше возле дяди Казн. Кроме справочника да наставлений по паровозам, в доме книг не имелось. Учительница давала книжки с крупными буквами, картинками; от нее он постиг основы мудрой науки — арифметики, географии, истории. Любил слушать рассказы о дальних странах, прошлом Земли. Рассказывала Анна Владимировна увлекательно, живо; закроешь глаза — видишь американские леса, кишащие зверем, пустыни, вождей краснокожих людей, голых но пояс, с пышными головными уборами из перьев хищных птиц. Неведомо сказочные дали манили, захватывали мальчишеское воображение.