Анри Труайя - Этаж шутов

– Жду тебя через десять минут, – объявляет она. – Не опаздывай. Прием не будет отложен. Он будет отменен.

Мягкий, однако же решительный тон не оставляет сомнений. Пастухов хочет поблагодарить государыню, заверить, что прибудет вовремя, но она уже удаляется, увлекая за собой молчаливую толпу камер-юнкеров,[5] фрейлин, придворных дам, сановников.

Как только государыня скрылась из виду, Пастухов, минуя лабиринт переходов и лестниц, поспешил к приемной, где у царского кабинета уже терпеливо дожидались очереди с полдюжины разного чина и звания просителей. Едва Иван Павлович пристроился рядом с ними, как появился гофмейстер,[6] с тем чтобы препроводить его к государыне.

Анна Иоанновна указала Пастухову сесть напротив, с другой стороны письменного стола, оглядела проницательным хитрым взглядом.

– Я не могу уделить тебе много времени, – тягуче произнесла она. – Потому докладывай коротко.

Царица говорит с заметным немецким акцентом, вертя в руках черненого серебра табакерку. С некоторых пор она начала нюхать табак по моде, как говорят, пришедшей из Франции. Многие придворные раболепно ей подражают. Пастухов про себя отмечает, что ему надо бы тоже завести табакерку, чтобы не отставать от других. В голове у боярина пусто, он явно робеет и тщетно подыскивает слова, чтобы должным образом изложить свою необычную просьбу. Он еще собирается с мыслями, а государыня уже задает вопрос:

– Ну, так что за важное дело ты имеешь ко мне, Иван Павлович?

Призванный к порядку строгим тоном царицы, Пастухов запинается, с трудом подыскивая слова:

– Речь о моем сыне, Ваше Величество… Видите ли, у меня… да, у меня, с вашего позволения… у меня есть сын.

– Ну, так что же дальше? Разве это ты один имеешь сына? – возражает Анна Иоанновна, машинально открывая и закрывая табакерку.

– Вы совершенно справедливо изволили заметить, Ваше Величество, – осмелев, отвечает Пастухов, – не у меня одного сын, но мой – не такой, как все. Мой горбатенький и росточком мал.

– Карлик?

– Да, Ваше Величество, – в голосе Пастухова стыд и надежда.

Глаза государыни вспыхивают.

– Вот это уже занятно! Почему ты мне раньше о нем не рассказывал?

– Не хотел беспокоить Ваше Величество заурядной историей, которая касается только нашей семьи.

– Какая история? Какая семья? Россия есть одна большая семья, и твоя история касается всех! Сколько лет твоему сыну?

– Двадцать два.

– Он живет с тобой?

– Нет, Ваше Величество, он проживает в моей родовой деревеньке Болотово.

– Почему ты его прячешь в деревне?

Пастухов теряется: государыня его обвиняет. Сбитый с толку, он невнятно бормочет:

– Я его не прячу, Ваше Величество. Просто ему там лучше. Спокойный уголок вдали от шумного Петербурга. По своему здоровью он нуждается в отдыхе, свежем воздухе, тишине…

– Ну хорошо, хорошо! – прерывает его царица. – Не трудись оправдываться. Я не собираюсь тебя ругать. Однако же странно, что никто во дворце мне не доложил, что у тебя есть сын. Хотя, помнится, в свое время говорили об этом, но без подробностей. У меня, как всегда, в одно ухо влетело, в другое вылетело.

Государыня мечтательно улыбается.

– Карлик, говоришь, – переспрашивает она, – настоящий карлик?

– Да, Ваше Величество.

– И какого он росту?

– Едва достает мне до пупка.

– Замечательно! А как прозывается?

– Рожденный в венчанном браке, он носит мою фамилию – Пастухов.

– А имя?

– Василий… Попросту – Вася.

– Любит ли он, по крайней мере, смеяться?

На минуту замешкавшись, Пастухов отвечает поспешно:

– Полагаю, что любит, Ваше Величество.

– А умеет ли он смешить?

– Надеюсь, что да… Хотя мне, как отцу, трудно об этом судить.

– Ну а гримасничать?

– Он… Он научится, если надо!

– Этому нельзя научиться, Иван Павлович, с этим надо родиться, – строго замечает Анна Иоанновна.

– Вполне с вами согласен, Ваше Величество, но ему есть в кого…

– Однако же его отец ты, а я ни разу не видела, чтобы ты когда-нибудь строил рожи.

Пастухов окончательно сбит с толку. Что ответить? Анна Иоанновна ждет, буравит взглядом насквозь. И тогда он идет на ложь.

– Иногда случается, Ваше Величество… когда остаюсь один… перед зеркалом, и… и моя жена, мать Васи, в свое время тоже гримасничала, чтобы меня позабавить…

– А что, сейчас она уже не гримасничает?

– Она умерла, Ваше Величество.

– Ах да! Вечно я все забываю. Бедная женщина, упокой, Господь, ее душу. Ну а ты, по слухам, теперь незаконно живешь с молодой девкой?

– Вроде этого, Ваше Величество.

– И, как мне сказывали, ты ее взял из Болотова?

– Да, Ваше Величество. Но крест одиночества искупает многие прегрешения, как говорит мой болотовский духовник отец Феофан.

– Кто же тебя осуждает? Ты волен любить кого хочешь. Поберегись, однако! Как бы тебя не обобрала плутовка! Чем моложе женщина, тем крепче у нее зубки, а крепкие зубки всегда норовят отхватить изрядный кусок! Впрочем, твое дело. Вернемся к нашему разговору. Я хотела бы посмотреть на твоего сына.

– Об этой милости я и пришел просить Ваше Величество.

– Особенно-то не надейся. Я не собираюсь брать себе еще одного шута. Хватит с меня восемнадцати. Но мне интересны все, у кого есть природные недостатки, ты это знаешь. Так что в один из дней приходи с твоим Васей ко мне. К тому времени я, может быть, и надумаю взять его во дворец. Договорись с моим камергером[7] о дне и часе приема. А теперь ступай. Меня еще ждет гора скучных дел.

Пастухов поспешно поднимается, целует в порыве благодарности протянутую царицей тяжелую влажную руку, прикладывается к кончикам толстых, в избытке унизанных перстнями и кольцами пальцев. В это время дверь отворяется, в кабинет без доклада входит Иоганн Бирон. Несомненно, он здесь свой человек. Анна Иоанновна не может скрыть радости: визит Пастухова ее утомил. Ей сейчас хочется одного: поскорей остаться наедине с фаворитом.

– Ну, вот, с Пастуховым я все порешила и теперь целиком твоя. Куда ты меня повезешь нынче вечером?

– Сегодня же маскарад у Волконских, – отвечает Бирон. – И мы уже обещали почтить их своим присутствием.

– Совсем вышло из головы! – вскрикивает Анна Иоанновна. – Вот что случается, когда три четверти времени посвящаешь делам государства.

– В какой костюм изволите обрядиться, Ваше Величество? – спрашивает фаворит, одновременно почтительно и игриво.

Соблюдая на людях положенный этикет, он, безусловно, наедине с ней на ты. Анна Иоанновна озабоченно хмурит брови.

– Я оденусь голландским матросом, – весело отвечает она. – А ты?