Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей

Как хорошо, что мир, что нет войны...

До начала войны оставалось еще шесть лет. Поэт С. Щипачев, которому молодой автор показал свое сочинение, глянул на него удивленно, покрутил пальцем у виска: «Ты, парень, случайно, не того? Какая война?!»

Но война грянула.

За два с лишним года пребывания на фронте Ал. Соболев познавал войну в качестве рядового действующей армии, видел ее во всех проявлениях зоркими, проницательными глазами незаурядной личности, способной не только наблюдать, но и анализировать происходящее. И обобщать, и делать выводы. Не в результате отдельного эмоционального толчка, а в череде фронтовых будней родилось, оформилось и укрепилось в нем навсегда представление о войне как об извращенном, богопротивном состоянии рода человеческого, чреватом самоистреблением миллионов людей.

Вполне логично: из подобного взгляда на войну не черпают вдохновение для создания художественных произведений, воспевающих боевую доблесть и ратные подвиги. Очень немногие фронтовые стихи Ал. Соболева времен войны и после нее повествуют о проявлении лучших, высоких вечных качеств человека в периоды испытания на прочность:

о вере, любви, милосердии, верности долгу. Поэт Ал. Соболев на войне такой:

Может, смерть пройдет сторонкою, пусть шипят осколки змеями.

Жаворонок песню звонкую рассыпает над траншеями.

То не птичка серокрылая заливается с усердием, это ты поешь мне, милая, про любовь и про бессмертие...

Я судьбы своей не ведаю, лишь желанье в сердце жаркое: я хочу прийти с победою к жизни светлой, к счастью яркому.

И такой: Душа заставила солдата

под грохот бомб, снарядов вой смотреть восходы и закаты над адовой передовой...

В запасном полку:

У самого леса играет река, и воздух прозрачен и чист, и волны июньского ветерка ласкают зеленый лист.

Встречают рассвет соловьи на ветвях раскатистой песней весны.

Спокойно и мирно мы спим в шалашах, как будто бы нет войны...

Лирика? Да. Но не только. Опубликованы в сборнике, вышедшем в 1996 г., и другие немногие стихи Ал. Соболева о войне: «Саперы», «Полковое знамя», «Вспоминается наступленье», «В день Победы», «Солдату-победителю», «Милосердие», «Розы на море», «Навечно с живыми».

Весной 1944 г., после ранений и контузий сержант Соболев был демобилизован из рядов действующей армии по инвалидности.

Инвалид Великой Отечественной, кровь твоя

на траве,

на песке,

на снегу...

Нет, не только твое Отечество - вся планета, все человечество пред тобою в долгу,

в неоплатном долгу.

Кто-то с фронта вернулся

счастливый - целый!

Кто-то мертвый - бессмертный - в землю зарыт.

Ну, а ты возвратился,

в общем и целом,

ничего...

Так, не жив, не убит - инвалид!..

В стране не хватало рабочих рук. И инвалид Соболев был сразу же мобилизован в военную промышленность. На московском авиамоторном заводе сначала работал в инструментальном цехе, где пригодились знания, полученные некогда в ФЗУ. А вскоре по велению парткома был востребован на должность ответственного секретаря в заводскую многотиражку. Мало склонный, по довоенному опыту, к сочинительству хвалебных материалов, немедля организовал в газете еженедельную сатирическую рубрику «Ведет разговор дед Никанор». С шутками да прибаутками всевидящий и всеслышащий «дед» нарушал покой высоких чинов из заводского руководства. «Деда» полюбили и ждали в цехах. В среде управленцев заговорили о вреде «деда», обвиняя его в покушении на авторитет партийной номенклатуры.

Развязка наступила скоро. Новый редактор, назначенный райкомом, одним махом убрал с полос многотиражки «деда», уволил по сокращению штата (один из самых любимых и неуязвимых в те времена способов отделаться от неугодных) «родителя» «деда» - журналиста Соболева. И хотя даже по советским законам увольнять с работы инвалида войны не разрешалось, компартия оказалась по обыкновению над законом.

Избив инвалида, партия обрекла его на продолжительное лечение. Четыре года странствий по больницам и госпиталям он завершил получением справки ВТЭК о пожизненной инвалидности второй группы, связанной с пребыванием на фронте.

.. .и вручили тебе билет пенсионный,

хоть почетный, но тяжкий до боли билет.

Ноют старые раны

днем и ночью бессонной,

и тебе исцеления нет сколько лет...

Графа «трудовая рекомендация» в справке ВТЭК, врученной инвалиду войны Ал. Соболеву, оказалась незаполненной. В переводе с медицинского - запрет на любой вид штатной работы. Во всей неприкрашенной реальности обозначилась перед инвалидом войны бесконечная перспектива дней, месяцев, возможно и лет, изоляции в плену недуга, постепенная и неизбежная утрата повседневного активного общения с людьми. И это для человека, который так сказал о себе:

Повсюду и всегда любил людскую гущу, ни перед кем, ни разу на запор не закрывал я отчужденно душу...

.. .много раз, бывало, делил с другими щедро, пополам, что самому едва-едва хватало: и хлеб и кров...

Сложившиеся обстоятельства, последствия фронтовых травм перечеркнули прошлое; без обнадеживающих слов, без убаюкивающего обмана больному человеку дали понять: тебе, приговоренному к неопределенно долгому поединку с недугом, предстоит, если хватит стойкости и упорства, строить жизнь заново.

Строить жизнь заново... А как быть, если порой нет сил даже думать о протесте, о сопротивлении, когда «небо с овчинку»? Только временами недуг отступал. Тогда его пленник словно воскресал, словно сбрасывал осточертевшие путы, возникала жажда деятельности... Но какой?.. Кто, где ждал его? Откуда могла протянуться в его сторону дружеская рука?.. О газетной штатной работе можно было разве что мечтать, и не только из-за запрета медиков. Тогда, в начале 50-х, ...о, нет, не в гитлеровском Рейхе, а здесь, в стране большевиков, уже орудовал свой Эйхман с благословения верхов...

Не мы как будто в сорок пятом, а тот ефрейтор бесноватый победу на войне добыл и свастикой страну накрыл...

(« К евреям Советского Союза»)

Инструктор сектора печати Московского горкома партии, к которому журналист Соболев обратился с просьбой о помощи в трудоустройстве, спросил его, пряча улыбку: «А почему бы вам не пойти в торговлю?» Антисемитский выпад с прозрачным подтекстом: почему бы тебе, вместо того чтобы претендовать на престижную журналистскую работу, не заняться исконно еврейским делом? Не суйся, куда тебе не положено...

Откровенный факт расовой дискриминации в головном столичном партийном органе. Преднамеренное оскорбление. За подобные речи полагается бить по морде. А может быть, инструктор горкома партии, заранее уверенный в своей пожизненной безнаказанности, решил от безделья спровоцировать жида на скандал? Перед ним сидел тоже пожизненный, но инвалид войны, контуженный, а раз так - с нервами на слабых тормозах. Почему бы не позабавиться и не отправить его за непочтение к власти прямиком из горкома партии, без суда и следствия, в психушку... Мол, переутомился, надо подлечить... А уж из психбольницы... Все шансы на бессрочный «отдых»! Сталинская забота о человеке...