Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей

Мелодию «Бухенвальдского набата» написал известный советский композитор Вано Ильич Мурадели.

О зачинателе песни, приславшем композитору стихи, взволновавшие его до слез, о поэте Александре Соболеве никто ничего не знал. Почти.

ЗНАЧИТ, О НЕМ...

Когда мало кому известный ранее поэт неожиданно заявляет об истинной мере своей одаренности созданием произведения ошеломляющей силы воздействия, закономерен повышенный интерес к его личности, к его творчеству. Кто он? Откуда? Что еще им написано? Созданное им выдающееся произведение - случай или плод творческой зрелости большого таланта?

Не Бог весть какие мудреные вопросы. Но найти ответы на них было негде: об авторе удивительных стихов, поэте Ал. Соболеве загадочно, словно по команде онемевшие, молчали СМИ - и пресса, и радио, и телевидение.

А так как при исполнении песни, по укоренившейся у нас неграмотной привычке, звучало просто: «Мурадели, “Бухенвальдский набат”», без имени поэта, то и наличие такового вроде бы и не требовалось. Но автор замечательных, проникновенных стихов должен был быть. «Свято место пусто не бывает», и авторство стихов «Бухенвальдский набат» стали приписывать некоторым из тех литераторов, что были «на слуху», например Евтушенко, а по одинаковой фамилии - прозаику Леониду Соболеву. Последний, правда, позвонил Ал. Соболеву и шутя попросил избавить себя от незаслуженных поздравлений. Евгений Евтушенко с опровержениями не торопился.

В общем, зловещее начало замалчивания Ал. Соболева было положено сразу и одновременно со взрывом феноменальной популярности «Бухенвальдского набата». С годами замалчивание оформилось в полнейшую безвестность поэта.

Следуя задуманному плану рассказа о поэте Ал. Соболеве, я коротко изложу некоторые факты его биографии. В меньшей части - до, в основной, большей, - после того, как он заявил о себе как авторе быстро ставшего знаменитым «Бухенвальдского набата».

Он родился 18 августа 1915 г. на Украине, в местечке Полонное Волынской губернии; был самым младшим ребенком в малосостоятельной еврейской семье, изо всех сил стремившейся выбиться «в люди». С малых лет запомнилось ему будто витавшее в их доме коротенькое выражение, часто повторявшееся бедняками: «Гелтеню - велтеню». Я не знаю еврейского, кажется, это что-то близкое к житейской мудрости: «Деньги - весь мир». Когда малолетний сын начал слагать стихи, не шибко грамотный отец по-своему выразил свое беспокойство: «Что это он там бормочет, может, показать его доктору?»

Видно, так судьбе было угодно: наперекор множеству неблагоприятных обстоятельств и в первые, и в последующие годы жизни Ал. Соболев оказался одним из тех, кто по праву мог сказать:

...пришел я в этот мир поэтом, поэтом из него уйду.

Подтверждение тому и его подвижническая жизнь, и честнейшее и правдивое (хотя и небольшое по объему) творческое наследие, где он предстает с видением поэта, мировосприятием поэта, с добротой, присущей истинным поэтам, с мировой, в высоком смысле этого слова, скорбью, свойственной Богом избранным, с талантом любить, «как одна безумная душа поэта еще любить осуждена». Все это - в его стихах, в его романе.

Писать стихи он начал рано. Большую часть своих первых стихотворных опытов Александр Владимирович не сохранил. В памяти осталось очень немногое, а может быть, в большем и нет нужды?

Цветы, цветы меня встречают

У звонкого ручья.

А птичка песни распевает...

-    Чья ты, птичка?

-    Я - ничья!

Хорошо это или плохо для семи лет, можно оценивать по-разному. Бесспорно одно: увидеть, что «цветы меня встречают», по-своему передать впечатление другому в таком возрасте, думается, способен не каждый ребенок. Двумя-тремя годами позже - такое четверостишие:

Ночь светла. И нашу улицу

Окружила плотно тишина.

А по небу, как цыплята с курицей,

Мирно бродит с звездами Луна.

Я цитирую детские строфы вовсе не как нечто выдающееся. Это примеры того, как маленький сочинитель, у которого есть потребность говорить стихами, чистосердечно, по-детски выказывает данное ему Богом умение своеобразно ощущать обыденное, приглашает увидеть момент бытия своими глазами. Наверно, это задатки творчества?

Ему было девять лет, когда он написал «календарное» стихотворение размером в четыре строки. Но какие! Тут и «революционный настрой», и «политика»!

Они посвящались Международному женскому дню.

Порвались цепи вековые,

Порвались, как гнилой шнурок.

И вы свободны, удалые,

Как соловей, как мотылек!

«Устами младенца глаголет истина». И ей-Богу, трудно найти более подходящие слова, чтобы с такой замечательной, прямо-таки удивительной точностью, сатирически, не прибегая к сатире, раскрыть всю комическую сущность этого надуманного «праздника».

Понятно, попытка опубликовать четверостишие в журнале «Работница» провалилась, что очень обидело юного творца. И все-таки коротенькое это стихотворение появилось на свет не зря. Оно живо до сих пор, живо в памяти моих знакомых, и родственников, и моей. Всякий раз в день Восьмого марта кто-нибудь из нас, да и не один, начинает телефонный или при встрече разговор со слов: «Ну, как, порвались цепи вековые?» Смеемся, и только. Праздник?.. Какой праздник?!, Но это к слову.

Литературный дебют юного сочинителя состоялся в день окончания им школы. На выпускном вечере самодеятельный школьный драмкружок показал спектакль по его пьесе с архиреволюционным названием и содержанием «Хвосты старого быта». Рукопись не сохранилась.

Вскоре в жизни подростка произошли тяжкие перемены. Умерла мать. В дом вошла мачеха. И спустя несколько месяцев после этого события пятнадцатилетний Исаак Соболев навсегда покинул отчий дом, направился в столицу, в Москву. Отец сына не отговаривал, не удерживал, дал ему на дорогу и «обзаведение» тридцать рублей и посчитал на том родительские обязанности исчерпанными. Полностью. В плетеной дорожной корзинке молодого путника лежали две пары латаного белья и тетрадочка его первых стихов.

Покидая родительский дом, он записал в нее несколько строк:

День устал, тяжело опустил свои веки.

С горизонта сполз вечер,

неприветливый вечер такой.

С милым детством моим

я, обнявшись, простился навеки И ушел в неизвестность,

томимый тревогой, тоской...

После недолгого пребывания в столице:

О, как солоны, жизнь, твой бурные, темные воды!

Захлебнуться в них может и самый искусный пловец...

В памяти осталось всего лишь несколько строк из забытого стихотворения. Жилось ему, как видно, не сладко. Незваный гость в семье старшей сестры, где он нашел пристанище, понятно, на время. С его появлением у сестры прибавилось забот, да и лишний рот за столом. Ее скептицизм по поводу поэтического дарования брата был непоколебим, а доводы здравого смысла в пользу его будущей профессии, ею выбранной, казались очень убедительными, ибо гарантировали ему скорую и прочную материальную независимость. Поэтому осиротевший брат был определен в школу ФЗУ (на базе средней школы), по окончании которой стал слесарем, т.е. начал самостоятельно зарабатывать себе на хлеб насущный.