Генри Харт - Венецианец Марко Поло

Рассказ о взятии Константинополя крестоносцами и их союзниками венецианцами, дошедший до нас от очевидца этого события Жоффруа Виллардуэна, — едва ли не самый страшный рассказ из всей истории средневековья; такие позорные примеры насилия над мирным и беззащитным населением не часто встречаются и во всей истории человечества. Как только Фульк и его последователи сумели убедить цвет французского и фландрского рыцарства принять крест и поднять меч на неверных, они отправили в Венецию шестерых послов (в числе их Виллардуэна), чтобы договориться о перевозке крестоносцев через море в Святую Землю. Дожем[5] Венеции был Энрико Дандоло, один из самых замечательных исторических деятелей своего времени, да, пожалуй, и всех времен. Богатырь умом и телом, он был купцом и дипломатом, воином и мужем совета; хитрый и проницательный, осторожный и бесконечно изобретательный, он воплощал собою тип венецианца той эпохи. В 1201 году, когда французские послы прибыли в Венецию, Дандоло было восемьдесят девять лет; почти совсем слепой, он держался еще бодро, был красив и, как прежде, неукротим. Это был Улисс[6] своего века, он вполне заслужил характеристику, которую дает ему Виллардуэн: «весьма мудрый и весьма доблестный».

После нелегких переговоров, занявших восемь дней, венецианцы в конце концов приняли условия соглашения, по которым они обязались предоставить для крестоносцев морские суда и продовольствие. Но французские послы недооценили затруднений, с которыми они затем столкнулись у себя на родине; не учли они и того, что рвение и пыл их земляков рыцарей может остынуть. Условленную по договору сумму Венеция в срок не получила. Между тем большое войско крестоносцев томилось в безделье на острове Лидо, лагерь их выглядел как «притон картежников, проституток и авантюристов». И вот, когда венецианцы увидели, что им выплатили лишь часть условленной суммы, они предложили обескураженным крестоносцам коварный план: они прощают недовыплаченный долг, если только крестоносцы окажут им помощь в покорении некоторых отпавших их владений в Далмации. Французы охотно приняли этот план, и экспедиция началась. Несмотря на свой возраст и недуги, Дандоло сам повел войска — так на короткое время дож и граждане Венеции стали крестоносцами.

Было заключено дополнительное соглашение, по которому венецианцы после усмирения Далмации должны были вместе с рыцарями принять участие и в дальнейших завоеваниях за морями — добычу при этом предполагалось делить на равных началах. Так с первых же шагов крестовый поход из экспедиции против неверных превратился в экспедицию против единоверцев-христиан. Скоро крестоносцы стали проявлять гораздо больше интереса к военным трофеям и авантюрам, чем к уничтожению сарацин: религиозно-этические цели и соображения были забыты.

После того как был захвачен мятежный далматинский город Зара (Задар), нашелся тривиальный предлог для того, чтобы направить разгоряченных крестоносцев не на освобождение Святой Земли, как это первоначально мыслилось, а совсем по другому пути. Сын свергнутого с престола и насильственно ослепленного византийского императора Исаака Комнина обратился к крестоносцам и Венеции, прося помочь вернуть отцу трон. Эта просьба была подкреплена заманчивыми обещаниями денег и военной добычи; устоять перед подобным искушением, тем паче торговым «королям» Венеции, было немыслимо. Венецианцы живо сообразили, что, заполучив в качестве союзника императора Византии, они могут чрезвычайно усилить свои позиции в Леванте. Комнину было решено помочь, и весной 1203 года флот взял курс на Константинополь.

Мы в состоянии судить, что представляла собой столица Восточной империи. Рабби Вениамин из Туделы (Наварра), путешествовавший по странам Средиземноморья и Леванта тринадцать лет (1160–1173), оставил нам живописный рассказ о Константинополе, каким он был в 1161 году, прежде чем пасть добычей алчных «латинян» и венецианцев:

Окружность города Константинополя — восемнадцать миль... В Константинополе царит великое движение и суета вследствие стечения множества купцов, съезжающихся сюда по торговым делам и сушей и морем со всего света... В Константинополе есть храм по прозванию Святая София... Алтарей в нем столько, сколько дней в году, богатства же неисчислимы... Он украшен колоннами из золота и серебра и бесчисленными лампадами из тех же драгоценных металлов... Царь Мануил построил себе огромный дворец на берегу моря... Колонны и стены покрыты чистым золотом, на картинах изображены все войны древних, а также те войны, которые он вел сам. Трон в этом дворце золотой и украшен драгоценными каменьями... Дань, которую везут в Константинополь ежегодно со всей Греции, состоит из шелков, пурпурных тканей и золота и наполняет множество башен. Подобных богатств и дворцов нет нигде в мире. Здесь говорят, что подати, собираемые в одной только столице, ежедневно доходят до двадцати тысяч флоринов (100 тысяч золотых франков) — их берут с гостиниц и базаров, а также с купцов, приезжающих морем и сушей. Греки… чрезвычайно богаты и владеют множеством золота и драгоценных каменьев... Они носят шелковые одежды, украшенные золотом и иными драгоценностями... Солдаты у греков набраны изо всех тех народов, которых они называют варварскими; эти солдаты ведут их войны... Сами греки отнюдь не воинственны и, подобно женщинам, к ратным делам не годятся.

Робер де Клари, французский рыцарь, принимавший активное участие в осаде и разграблении города, описывая раздел добычи, дает понять, сколь пышен был Константинополь.

Там было такое изобилию богатств, так много дорогой золотой и серебряной посуды, так много драгоценных камней, что, казалось, поистине чудом, как такое великое богатство сюда свезено. Со дня сотворения мира не видано и не собрано было подобных сокровищ, столь великолепных и драгоценных... И в сорока богатейших городах земли, я полагаю, не было столько богатств, сколько их было в Константинополе...

Затем Робер де Клари увлекательно и подробно описывает нам Большой дворец, величественные церкви с их многочисленными реликвиями, Ипподром, городские ворота и статуи:

О самих греках, знатных и простых, богатых и бедных, о размерах города, о дворцах и других чудесах нам не стоит рассказывать. Ибо ни один человек на земле, как бы долго он ни прожил, не мог бы ни перечислить, ни рассказать о них. А если кто-нибудь и рассказал бы вам даже о сотой доле богатств, великолепия и величия монастырей, церквей и дворцов, то и это показалось бы ложью и вы не поверили бы ему.

Этот пышный город, столица Византийской империи, хранилище богатств и культуры древнего и средневекового мира, был обречен стать легкой добычей алчных, бесчестных и бессовестных мародеров с Запада. Виллардуэн рассказал обо всех героических подвигах, обо всех мошеннических уловках и хитростях, сопровождавших это подлое нападение. Оно представляло собой чистейший пиратский разбой, разбой под благочестивым предлогом свержения узурпатора. Предводителем был Дандоло; как бывший венецианский посол в Византии, он прекрасно знал ее. Победа была одержана быстро, и перед захватчиками открылись ворота города. Красочные страницы старинных французских хроник рисуют картину, которой никогда не померкнуть: после весьма недолгой борьбы гордая столица с миллионным населением, некогда занимавшая положение владычицы Западного мира, взята, и слепого императора ведут из темницы на трон его предков.