Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин
Сенатский дворец (Московский Кремль)
Смольный (Ленинград)
Голод в СССР, 1931–1934 гг.
Япония: владения и амбиции
Китай: иностранная оккупация и гражданская война
Испания: путч и гражданская война, 1936–1939 гг.
Финляндия: Зимняя война 1939–1940 гг.
Большой Германский рейх, расширение Советского Союза
* Не только Словакия, но и Генерал-губернаторство входили в Рейх.
Часть I. Равный мифу
Вот он — величайший и значительнейший из наших современников… Во весь свой рост он возвышается над Европой и над Азией, над прошедшим и над будущим. Это — самый знаменитый и в то же время почти самый неизведанный человек в мире.
Анри Барбюс. Сталин (1935)[1]
Сталин был человеком из плоти и крови. Он коллекционировал часы[2]. Он играл в кегли и на бильярде. Он любил поработать в саду и попариться в русской бане[3]. В его гардеробе имелись костюмы и галстуки, но он в отличие от Ленина никогда их не носил, так же как в отличие от Бухарина не питал пристрастия к традиционным крестьянским рубахам и черным кожаным курткам. Он предпочитал полувоенный френч — серый или цвета хаки, — застегнутый до верха, а также мешковатые брюки цвета хаки, которые он заправлял в высокие кожаные сапоги. Он не пользовался портфелем, но иногда носил документы, сложенные в папку или обернутые газетой[4]. Ему нравились цветные карандаши — синий, красный, зеленый, — выпущенные на московской фабрике имени Сакко и Ванцетти (которую построил американец Арманд Хаммер). Он пил минеральную воду «Боржоми» и вина — красную «Хванчкару» и белое «Цинандали» — из своей родной Грузии. Он курил трубку, набивая ее табаком из папирос марки «Герцеговина Флор» — обычно по две папиросы на трубку. У себя на столе он поддерживал порядок. У него на дачах поверх ковров были положены узкие дорожки, и он старался ходить только по ним. «Помню, он как-то просыпал немного пепла из трубки на ковер, — вспоминал Артем Сергеев, после смерти своего отца какое-то время живший в семье Сталина, — и тут же сам щеточкой, ножиком его собрал»[5].
Сталин питал страсть к книгам; читая их, он делал пометки и пользовался закладками, чтобы находить нужные места. (Его личная библиотека к концу жизни насчитывала более 20 тысяч томов.) Он писал комментарии на полях трудов Маркса и Ленина, а также Платона, немецкого стратега Клаузевица, которого читал в переводе, и Александра Свечина, бывшего царского офицера, которому Сталин никогда не доверял, но который показывал, что единственной постоянной на войне является отсутствие каких-либо постоянных[6]. «Читал Сталин очень много, — отмечал Артем Сергеев. — И всегда, когда мы виделись с ним, спрашивал, что я сейчас читаю и что думаю о прочитанном. У входа в его кабинет, я помню, прямо на полу лежала гора книг». Сталин советовал читать классиков — Гоголя, Толстого — и говорил Артему и своему сыну Василию: «Во время войны будет много ситуаций, с которыми в жизни ты не сталкивался. Тебе надо принять решение. А если ты много читал, у тебя в памяти уже будут ответ и подсказка, как себя вести и что делать. Литература тебе подскажет»[7]. Самым любимым из русских авторов у Сталина был, пожалуй, Чехов, который, по его мнению, выразительно изображал не только положительных, но и отрицательных персонажей. Тем не менее, судя по замечаниям, разбросанным по трудам и выступлениям Сталина, еще больше времени он тратил на чтение советской беллетристики[8]. Пометки, оставленные им в прочитанных книгах, нередко были очень непочтительными: «Чепуха», «Дурак», «Подонок», «Ерунда», «Ха-ха!».
Манеры Сталина отличались грубостью. Когда 5 апреля 1930 года один из руководителей советской экономики нарисовал черными чернилами карикатуру на наркома финансов Николая Брюханова, изобразив его подвешенным за мошонку, Сталин написал на рисунке: «Членам П.[олит]Б.[юро]. За все нынешние и будущие грехи подвесить Брюханова за яйца; если яйца выдержат, считать его оправданным по суду, если не выдержат, утопить его в реке»[9]. Однако при этом Сталин старался выглядеть солидным государственным деятелем, вычеркивая свои шутки и грубости даже из стенограмм официальных заседаний, которые предназначались только для внутреннего распространения[10]. Во время выступлений, желая подчеркнуть свои слова, он иногда поднимал указательный палец, но обычно избегал театральщины. «У Сталина все жесты были очень размеренны, — вспоминал Артем Сергеев. — Он никогда резко не жестикулировал». Помимо этого, Артем усвоил, что его приемный отец скуп на похвалу. «В выражениях он никогда не употреблял превосходных степеней: чудесно, шикарно… Он говорил „хорошо“. Выше „хорошо“ он не говорил, не оценивал. Мог сказать „годится“. „Хорошо“ — это было высшей похвалой из его уст»[11].
Сталин нередко поминал Бога («не дай бог», «прости, господи») и ссылался на фарисеев и другие библейские сюжеты[12]. В своем родном городе Гори он жил напротив собора, ходил в приходскую школу, с чувством пел в хоре и решил стать священником или монахом, сумев поступить в тифлисскую семинарию, где он молился девять-десять раз в день и прошел полный курс обучения, хотя и не сдал выпускных экзаменов. К тому времени он уже увлекся запрещенной литературой, начав с Виктора Гюго и постепенно дойдя до Карла Маркса, проникся неприязнью к организованной религии и забыл о былой набожности[13]. Слухи о том, что Сталин в 1930-е годы посещал церковные службы, так и не получили подтверждения[14]. В пометках Сталина, оставленных им в произведениях Достоевского и Анатоля Франса, он по-прежнему проявляет внимание к таким темам, как Бог, церковь, религия и бессмертие, но в отношении глубины и сущности этого интереса трудно сказать что-либо определенное[15]. Как бы то ни было, он уже давно отказался от христианских представлений о добре и зле[16]. Его нравственной вселенной была вселенная марксизма-ленинизма.
Судя по всему, у Сталина было очень мало любовниц и определенно не было гарема. Его семейная жизнь не была ни особенно счастливой, ни особенно несчастливой. Его отец Бесо умер относительно молодым, что не было редкостью в начале XX века;
