Владислав Крапивин - Под созвездием Ориона

– Слава, мне кажется, это будет вам интересно…

Так я впервые прочитал гумилевских «Капитанов».

Иногда «трёп» становился веселым и шумным. Травили анекдоты. Порой, увы, такие, что Галя пряталась за стопки рукописей, Валя – за машинку, Лена прижимала к щекам растопыренные пальцы, а бедная Эвелина Петровна, давясь от возмущения и хохота выбрасывалась через дверь на лестницу, как десантник в парашютный люк…

Теперь пытаюсь вспомнить, где же в ту пору помещался «Урал». Где-то рядом. Вообще у двух журналов, родившихся почти одновременно, был тогда творческий «симбиоз». Одни и те же люди работали то в одной редакции, то в другой: Вадим Очеретин, Стефан Захаров, Давид Лифшиц… Жаль, что сейчас «Урал» и «Следопыт» далеко друг от друга.

Приятно вспоминать, что впервые «Урал» напечатал меня в шестьдесят втором году. Это был маленький рассказ «Рубикон». Лев Григорьевич Румянцев, прочитав его, сердито критиковал меня за безжалостное отношение к животным: в рассказе пятилетний пацаненок Клякса вышел против громадного зловредного гуся с оружием. С рогаткой… (Сейчас я во многом пересмотрел свои по-юношески экстремистские позиции и признаю критику Льва Григорьевича справедливой).

С тех пор «Урал» при всех редакторах был ко мне благосклонен, печатал часто и безотказно…

Наверно, я местами путаюсь: где, что, как… Кто когда пришел и ушел, кто какую должность занимал… Столько лет прошло. Но я ведь не историю пишу, а пытаюсь передать свое ощущение тех времен. Ощущение молодости…

Чуть позже меня поступил в «Следопыт» (кажется, заместителем редактора) известный наш сатирик Игорь Тарабукин. Сейчас, за давностью времени, трудно мне вспомнить, насколько велик был его творческий вклад в редакционную деятельность (думаю, что достаточно велик). А его вклад в наши общие развлечения был весьма конкретен. Он научил всех делать «мини-ракеты» из спичек, обернутых жестью от плоских кефирных пробок. Запускались эти ракеты с установок, сделанных из канцелярских скрепок.

Несколько дней в редакционной комнате стоял синий дым от «ракетных залпов». Энтузиасты этого дела все увеличивали заряды, усложняли конструкции. Кончилось тем, что мы с Игорем Ивановичем едва не спалили редакцию. Взрослые мужики, но, видимо, школьный запал все еще не угас тогда в нас. Мы соорудили из многослойной бумаги ракету размером с сигару, начинили горючей фотопленкой и решили запустить ее на лестничной площадке.

Ракета поднялась, но не высоко. Затем клюнула и ушла в лестничный пролет. И там изрыгнула желтое пламя и зеленый вонючий дым. Хорошо, что успели сбежать вниз и затоптать. А то ведь… до сих пор жуть берет, как представлю родной четырехэтажный корпус с обугленными провалами окон…

Игорь Иванович ракетную неудачу прокомментировал четырехстрочным экспромтом, но я его не запомнил, а сочинять не хочу…

Вообще-то с Тарабукиным отношения у меня были неровные. На то он и сатирик, чтобы время от времени пускать в ближних своих шпильки. Порой более колючие, чем принято в приятельском кругу. Впрочем, надо отдать должное, всегда остроумные. Пример тому – его комментарий на мое вступление в Союз писателей.

Московская комиссия утвердила решение о моем приеме 3 июля шестьдесят четвертого года. Поздравительная телеграмма пришла через пару дней, и в то время было уже известно, что четвертого числа умер Маршак. Это дало Игорю Ивановичу повод, меланхолично глядя в потолок, заметить:

– Начало июля в Союзе писателей отмечено двумя трагическими событиями…

Я разозлился. Я любил Маршака (особенно его лирику) и сказал, что зубоскалить по такому поводу – свинство. Игорь Иванович уточнил, что зубоскалит не по поводу Маршака, а по поводу вновь испеченного члена СП. Я сказал, что и в этом случае полезно дозировать свое сатирическое вдохновение, а то оно порой перехлестывает через край. И напомнил случай с кинокамерами.

В начале того, шестьдесят четвертого, года Тарабукин купил в «Пассаже» крошечную, размером с портсигар, любительскую кинокамеру «Экран». Очень увлекся съемками, то и дело рассказывал о них и в конце концов «совратил» меня. Но мне тогда не полвезло: купленная камера оказалась с браком. Я понес обменивать ее, и разумеется началась волокита. Через несколько дней дело дошло до жалобной книги и объяснений с заведующей торговым отделом. Потом оказалось, что девицам-продавщицам просто доставляло удовольствие изводить молодого журналиста, который «много о себе понимает». И об этом они с удовольствием рассказывали своему знакомому – И.И.Тарабукину. А этот И.И. с неменьшим удовольствием пересказывал ситуацию в редакции, снабжая рассказ язвительными примечаниями и упрекая меня в неумении «строить отношения с людьми».

Помню, что я тогда вскипел. Сказал, что обмен товаров должен производиться не на основе «умения строить отношения», а в соответствии с правилами торговли. И что известному литератору, посвятившему свой поэтический дар беспощадной борьбе с бюрократизмом, хамством и прочим сволочизмом, следовало бы подвергнуть случай в «Пассаже» сатирическому бичеванию, не хихикать с девицами над своим товарищем. Но тот продолжал хихикать…

(Примечание. Слово «сволочизмом» компьютер подчеркнул красной волнистой линией: не знаю, мол, такого термина. Интеллигентная машина).

Впрочем, скоро мы помирились: общее увлечение киносъемками оказалось сильнее обид. А своей камерой «Экран» я через десять лет снял документальный фильм о поездке на Кубу. Камеры давно уже нет, а фильм сохранился. Я перевел его на видеокассету и теперь иногда смотрю, чтобы вспомнить молодость и убедиться: тропики, Гавана и берег Атлантики не были сном…

Но меня опять повело «в дальние края». Возвращаюсь в редакцию… Напомнив Тарабукину историю с кинокамерой, я по инерции пошел дальше и сообщил сатирику, что он до сих пор не может простить мне прошлогоднюю московскую поездку.

Дело в том, что в мае шестьдесят третьего года в Москве проходило Четвертое всесоюзное совещание молодых писателей. В свердловских литературных кругах долго ломали головы: кого послать? Писательский коллектив нашей области молодостью никогда не отличался. Самым «юным» сочли сперва Тарабукина. Почти совсем уже утвердили кандидатуру, но… ведь все-таки далеко за тридцать человеку, член СП уже, как-то «не вписывается». И тогда наконец спохватились:

– А почему бы не послать Крапивина? Есть уже книжка за душой, вторая готовится к печати, чем не «молодой писатель»?

Игорь Иванович активно поддержал эту идею и даже заметил, что «может, и правда выйдет толк из юноши», но его энтузиазм показался мне слегка ненатуральным. И вот сейчас (то есть в июле шестьдесят четвертого) я мстительно напомнил сатирику прошлогодний эпизод.