Четвёртая высота[2022] - Елена Яковлевна Ильина
Но куда уехать? На дачу? Там холодно. Окна заколочены досками. Ветер воет на чердаке. Нет, если ехать, то в какие-нибудь тёплые страны. Например, в Испанию. Есть такая страна (в кино показывали). Ну конечно, в Испанию! Только надо спросить у кого-нибудь на улице, где она.
Гуля встала, вытерла полотенцем мокрое от слёз лицо и начала собираться в дорогу. Первым делом она взяла с этажерки свои любимые книжки — «Детки в клетке» и «Лампу Аладдина». Потом подумала и достала из ящика маминого стола несколько серебряных гривенников и медяков. После этого открыла бельевой шкаф и вытащила из кучки аккуратно сложенного белья простыню.
«Это будет моя палатка, — решила Гуля. — Ведь мне придётся ночевать прямо в поле или в лесу».
Она засунула простыню в чемоданчик. Сверху положила книжки и своего старого друга Пафнутия Ивановича. Всю мелочь, которую нашла в столе, положила в карман передничка.
«Пальто тоже надо взять, — подумала Гуля. — И зонтик. А то ещё вдруг в Испании пойдёт дождь».
Она вытащила из шкафа свой крошечный розовый зонтик, обшитый кружевами.
И, уверенная в том, что она обеспечила себя на все случаи жизни, Гуля оделась, взяла в руки чемоданчик, зонтик и отправилась в далёкий путь. Во дворе она простилась со всеми знакомыми ей ребятами.
Когда Настасья Петровна вернулась домой, соседские дети спокойно заявили ей:
— А ваша Гуля уехала в Испанию.
Настасья Петровна бросилась на розыски Гули и часа через два нашла её на вокзале: девочка сидела на скамейке, дожидаясь отхода дачного поезда. Кое-как приволокла она беглянку домой. Гуля упиралась и плакала.
Соседи позвонили матери на работу. Когда она вошла в комнату, Гуля, рыдая, бросилась ей навстречу.
— Я не могу больше так жить! — сказала она.
Мама села на диван и притянула дочку к себе.
— Ну, расскажи, что случилось. С Настасьей Петровной опять не поладила?
Слёзы душили Гулю.
— Она ничего не понимает! — еле выговорила Гуля, заливаясь слезами. — Тебя и папы целый день дома нет, а она ничего не понимает. Я так красиво по стенам расклеила твои картинки, думала — она обрадуется, а она говорит: «Стены испортила» — и всё порвала, ножом соскоблила. Отдай меня в школу!
— Хорошо, Гуленька, мы что-нибудь придумаем. Только в другой раз не убегай без спросу в Испанию.
Мама уложила дочку на диван и укрыла её. Гуля успокоилась и уснула.
А мама долго ещё сидела возле неё, гладя её голову. Среди мягких льняных кудрей чуть темнела на затылке прядь каштановых волос.
«Растёт моя дочка, — думала мать, — вот и волосы начинают темнеть. Как-то у неё сложится жизнь?..»
«Адам»
Гуле шёл седьмой год. Она давно уже умела читать — чуть ли не с пяти лет, — но отдавать её в школу было ещё рано. Знакомые посоветовали матери устроить её в группу, которой руководила старая учительница-француженка, — девочка будет играть и гулять вместе с другими детьми, да, кстати, и языку научится.
И вот Гуля в первый раз пришла к этой учительнице.
В комнате со старинной, полинявшей мебелью и множеством картинок и фотографий на стенах кроме Гули было ещё двое детей: мальчик Лёлик, с длинными кудрями, похожий на девочку, и стриженая девочка Шура, похожая на мальчика.
Дети уселись за низенький столик, а старушка учительница взяла зелёного тряпичного зайца и запела непонятную песенку. Заяц у неё в руках принялся отплясывать на столе какой-то смешной танец. У него прыгали уши и болтались ноги, дети смеялись и повторяли за учительницей странные слова песенки.
Гуля смотрела на всех молча, исподлобья. Но вот она решилась что-то спросить.
— Ада́м, — сказала она наконец, — почему?..
— Что ты сказала? Повтори, — удивилась француженка.
— Адам, — повторила Гуля.
— Не «адам», а «мадам» нужно сказать.
— Мадам, — снова начала Гуля, — разве русский язык такой плохой, что нужно учить ещё французский?
Ей это казалось удивительным. Зачем петь песенки на непонятном языке, когда есть на свете такой хороший, такой понятный русский язык? И к тому же зачем нужно заставлять плясать этого зелёного зайца? Дома у Гули тоже был заяц, только не зелёный, а голубой, но он уже года три как лежал в ящике с другими старыми игрушками. Гуле скоро нужно было поступать в школу, а её забавляли, как маленькую!
Старушка не знала, что ответить Гуле. Она подумала немножко и велела детям устроить хоровод. Мадам взяла за руки Лёлика и Шуру, а Шура протянула руку Гуле. Но Гуля вырвалась и села на стул.
— Я не люблю танцевать утром, — сказала она. — Я люблю утром читать.
Француженка недовольно покачала головой:
— Ты непослушная девочка. Ну хорошо, мы будем читать.
Но оказалось, что в этой группе читают тоже не по-русски, а по-французски. И не сказки читают, а только азбуку.
Мадам раздала детям картинки с нарисованными на них буквами: а, бэ, цэ, дэ…
Дело было нехитрое. Гуля быстро запомнила все буквы. Не прошло и месяца, как она уже умела довольно бегло читать по-французски.
На прогулках в саду она торопила свою «адам» домой:
— Пойдём почитаем ещё немножко вашу французскую книжку.
А к концу зимы она научилась не только читать, но и писать. Когда она на уроках очень уж расходилась и шалила, мадам надевала пенсне и говорила:
— Спокойно! Сейчас мы будем писать диктант.
Но Гуля и этот урок превращала в весёлую игру.
— «Дитя лежит в колыбели, — мерным голосом диктовала мадам французские фразы. — Птичка сидит на дереве. Бабушка вяжет чулок. Дедушка курит трубку».
А Гуля выводила в тетрадке:
«Бабушка лежит в колыбели. Дитя курит трубку. Птичка вяжет чулок. Дедушка сидит на дереве».
И, стараясь не смеяться, с самым серьёзным видом протягивала тетрадку своей «адам».
Француженка поправляла пенсне и принималась вслух читать Гулины каракули.
— Что такое? — говорила она, хмуря брови. — «Птичка вяжет чулок? Дитя курит трубку?» Ничего не понимаю!
Гуля покатывалась со смеху, а вместе с ней — Лёлик и Шура.
Добрая старушка прощала Гуле эти проказы. Она считала, что, играя, переставляя по-своему французские слова, Гуля скорее их запомнит. Она только следила за тем, чтобы каждое слово было написано правильно, без ошибок.
Так весело и мирно шли эти занятия. И никто в группе не подозревал, какую новую проделку задумала