Последний старец - Наталья Анатольевна Черных
Будет ли доволен им Владыка тот,
к коему с ответом скоро он пойдёт?
От души глубоко иерей вздохнул
и на образ Спаса с верою взглянул.
Освящен лампадой, лик Христа сиял
и с любовью кротко на него взирал.
— Боже мой, великий! — старец прошептал
и рукой дрожащей сам креститься стал. –
Согрешил я много, Боже, пред Тобой,
был не пастырь добрый, а наемник злой.
Раб был неключимый и за то Тобой
я сейчас наказан, Боже, Боже мой.
В день, когда Ты миру светом воссиял
и звезду с востока в знаменье послал,
в день, когда в восторге вся ликует тварь,
в день, когда родился Ты, мой Бог и Царь,
совершить служенье как желал бы я!
Но во всём пусть будет воля лишь Твоя,
Снова осенил он тут себя крестом
и забылся… Буря выла за окном. 4
Вдруг пронёсся гулко колокольный звон,
заглушая вьюги заунывный стон.
Встрепенувшись, слушать стал отец Захар –
мерно за ударом следовал удар.
Чудным переливом колокол звучал
и восторгом дивным душу наполнял.
Пел о чём-то чудном, пел про край иной,
там, где нет печали, суеты земной.
Чудодейной силой влёк к себе, манил,
про болезнь, про горе иерей забыл,
очарован звоном, и готов был он
поспешить тотчас же на чудесный звон.
«Где же это звонят? — думал иерей.–
Нет с подобным звоном здесь у нас церквей».
И пока с собою так он рассуждал,
с силою в окно вдруг кто-то постучал.
«Собирайся, отче, в церковь поскорей.
Слышишь звон? Приехал к нам архиерей».
И Захар в испуге тут метаться стал,
облачился в рясу, трость свою достал.
Вышел вон проворно, вьюга улеглась,
теплота, не холод, в воздухе лилась.
В тишине безмолвной колокол гудел,
звёздами весь яркий небосвод горел.
Месяц круторогий на краю небес
плавно опускался за соседний лес.
Яркими огнями храм его блистал,
кто же там владыку без меня встречал?
Как он мог приехать в столь нежданный час?
Много беспорядка он найдёт у нас.
Две недели в храме сам я не бывал,
знать, должно, владыка как-нибудь узнал,
что я стар, негоден, не могу служить
и меня от места хочет отрешить.
Так, идя ко храму, думал иерей.
«Ничего, не бойся, добр архиерей, –
кто-то близ незримый старца утешал. — Кто на Божьей ниве устали не знал,
был доволен малым, сроду не роптал,
кто трудом и горем был обременён,
тем места благие назначает Он».
Вот взошёл, смущенный,
в освещенный храм. Где ж Преосвященный?
Пусто было там,
тихо лишь горели свечи у икон,
фимиам дымился, и со всех сторон,
как живые, лики строгие святых
на него глядели — много было их,
а из отворенных настежь царских врат
свет сиял чудесный, ослепляя взгляд.
И взойти в алтарь уж старец не посмел,
сердце страхом сжалось, ум оцепенел.
Кто там за престолом, светом весь облит,
с книгою разгнутой во руке стоит?
И слова горели в книге той огнём,
иерей прочёл их: сердце сразу в нем
радостно забилось, он теперь понял,
кто такой Владыка перед ним стоял.
Это Он великий, сам Архиерей,
кто обременённых скорбию людей
и понесших в жизни тяжкий трудный гнёт
на покой любовно всех к себе зовёт.
Обещает бремя благо и легко,
страх, сомненье, скорби, все вдруг далеко
где-то осталися, перед ним в виду
новый мир открылся… Господи, иду!!!
Радостно и громко иерей вскричал…
В комнате давно уж белый день настал,
солнышко сияет ярко сквозь окно,
но отцу Захару было всё равно.
Он лежал спокойный, тих и недвижим,
для него мир этот был уже чужим.
Приведи, Господи, и мне такожде.
Игумен Павел, 114 марта 1980 г. Такой просьбой завершил отец Павел это стихотворение.
Он почил в рождественскую неделю 1996 года — в ночь на отдание праздника Рождества Христова 13 января — и тайну, невидимую нашему земному взору, как будто открыл заранее в старой своей тетрадке…
«Что я тебе, руку не согрею!» — как часто слышатся мне эти последние полушутливые — полупророческие слова умирающего старца, обращенные теперь уж не только к близким и знакомым, но ко всем, кто ищет истинной тёплой веры. «Где родился, там и пригодился, — говаривал отец Павел — а умру, от вас не уйду». И все, кто любят и помнят О.Павла, до сих пор ощущают его близкое присутствие. «Сейчас такие проблемы и дома, и на работе, а сходишь к батюшке, помолишься, всё разрешается. Живёшь — не к кому голову приклонить, а с могилки уходить не хочется…» Так и я, бросая повседневные дела, ухожу в рукопись об отце Павле — «свежим воздухом подышать»…
«Приведи, Господи, и мне такожде». Если Господь исполнил просьбу о. Павла даже в том, что именно на Рождество взял его в небесные обители, то верится, что и все таинство перехода от земли на небо совершилось «такожде».
Вот то-то настанет мой праздник,
последний и первый мой пир.
Душа моя радостно взглянет
на здешний покинутый мир.
Обмоют меня и причешут
заботливо нежной рукой,
и в нову одежду оденут,
как гостя на праздник большой.
При громком торжественном пеньи,
при блеске свечей восковых, в глубоком и важном молчанья
я встречу друзей и родных.
Друзья мне поклонятся низко,
без страха ко мне подойдут,
чело непритворным лобзаньем
последним и первым почтут.
Когда же вдоль улицы шумной
все будут идти и рыдать,
одетый парчой небогатой,
я буду спокойно лежать.
Пускай с торжеством опускают
в могилу безжизненный труп,
что мне этот мир беспокойный:
в нем вечного счастия нет.
Вторая моя встреча с о. Павлом произошла тоже в Рождественские дни — как раз накануне годины его смерти. Помню всё как сейчас.
В первых числах нового 1997 года в редакцию газеты, где я работала, пришло письмо из пос. Октябрь Некоузского района. Писала мать-одиночка с двумя детьми — работы нет, бывший муж не помогает, голодаем. Редактор дал задание — ехать в командировку. А где это? — в Ярославле я всего-то год. Глянув на карту области, обомлела: глухомань, бездорожье. Как добираться, где ночевать? Мне подсказали позвонить в Некоузскую администрацию, попросить машину. Я связалась с отделом социальной защиты населения — договорились, что в посёлок Октябрь поедем вместе с заведующей соц. отделом, звали её Людмилой Дмитриевной.
Девятого января утром отправились в путь. В Некоузе завернули в магазин, чтобы купить продуктов — не с пустыми же руками ехать. Да ещё ведь Рождество! И так мне захотелось купить конфет —
