Сталинский дом. Мемуары - Дзидра Эдуардовна Тубельская
В школе детей приучали к бережливости, к умению преумножать свои сбережения. Раз в неделю мы все вносили часть своих карманных денег в банк, где школа открыла для каждого из нас счет. Отец надо мной потешался, называл капиталисткой, предрекал, что банк «лопнет» и я потеряю весь свой «капитал». Деньги я копила таким образом года три, и, надо же, ко времени нашего возвращения в Москву банк действительно лопнул. Отец торжествовал — ведь он это предсказывал, как же могло быть иначе в капиталистической стране!
Забегая вперед скажу, что в 1936 году, когда мы уже вернулись в Москву, на мое имя пришло письмо из посольства США. Хорошо, что отца не было дома и письмо попало в мои руки. Он бы в жизни не разрешил мне иметь какие-либо дела с иностранным посольством! В письме сообщалось, что на мое имя переведены деньги из американского банка и мне надлежит их получить в посольстве США. Я немедленно рассказала об этом Ирине Богдановой, и мы решили отправиться на Моховую, где тогда располагалось американское посольство. Я велела Ирине остаться на улице и ждать дальнейшего развития событий. У входа я показала письмо и, к моему удивлению, была тотчас же любезно принята служащим посольства. Он похвалил мой безупречный английский язык и выдал более трехсот долларов, накопленных в Америке. Сияющая, бодрым шагом, вышла я на улицу к поджидавшей меня Ирине. Такую удачу требовалось отпраздновать, и мы «кутанули» в гостинице «Метрополь», где заказали наше любимое «айскрим сода» — мороженое с кофе и льдом. Должна добавить, что полученные мною «капиталы» очень пригодились: недавно открылись так называемы «Торксины», в которых торговали на валюту или на сданные золотые украшения. В Москве, где был трудно с продовольствием и одеждой, я чувствовала себя человеком, обеспечивающим благосостояние нашей семьи.
Но вернемся в Америку. В первое лето нашего там пребывания отец узнал о существовании латышской колонии — группа переселенцев из Латвии обосновалась неподалеку от Принстона, в живописной местности на берегу канала. Отец туда съездил, ему там очень понравилось, и он снял на одной из ферм комнаты на лето. Хозяином фермы был однофамилец моей матери — Озол. Он, его жена и четверо взрослых детей обрабатывали землю, содержали коров, свиней и птичий двор и даже в годы депрессии сумели успешно вести хозяйство. Всю свою продукцию они везли на продажу в Принстон. Наши хозяева трудились так весело и жизнерадостно, что оставаться в стороне было просто невозможно. Я упросила поручить мне сбор яиц. Два раза в день я приходила с корзиной в курятник, собирала с желобков яйца и бережно несла в дом. Там я их аккуратно складывала в коробки, которые мы с хозяином развозили по субботам к заказчикам. Жена Озола готовила для нас еду и убирала в доме. Я никогда не видела ее отдыхающей, никогда не видела угрюмой. Интересно, что молодые Озолы уже полностью ассимилировались, прекрасно владели английским, а вот родители все еще общались между собой на латышском. Поэтому они были очень рады нашему присутствию, возможности говорить с нами на родном языке.
Озолы уже имели на ферме два трактора, два грузовичка, одну легковую машину и множество сельскохозяйственных орудий, облегчающих тяжелый фермерский труд. Они говорили, что и мечтать о таком в Латвии не могли бы, и нисколько не жалели, что переехали в Америку.
Отец приезжал к нам на уикенд. Он был заядлым рыболовом и его манил канал около фермы. Хозяин нас предупредил, что ловить рыбу в канале разрешается только женщинам и детям. Мужчинам запрещено. Видно, считалось, что мужчины могут выловить гораздо больше. Короче говоря, мне выпала удача сопровождать отца и наблюдать, как он налаживает на крючок червяка и забрасывает удочку. Заметив кого-нибудь вдали, отец передавал удочку мне и с невинным видом встречался глазами с прохожим. Впервые я видела отца, нарушающего порядок!
Осенью мы со всей семьей нашего фермера поехали на осеннюю ярмарку в Принстон. Там устраивались всякие аттракционы, соревнования. Я метко забрасывала кольца на колышки и получила приз — арбуз такого размера, что не смогла его поднять.
Вернуться на ферму в следующем году суждено нам не было. Я в конце зимы тяжко заболела — воспаление легких, затем перешедшее в туберкулезный процесс. Лечивший меня профессор рекомендовал незамедлительно покинуть Нью-Йорк и переселиться на природу. Отец снял домик в Лейквуде — прелестном маленьком городке на берегу озера. Свежий воздух и усиленное питание быстро сделали свое дело — я пошла на поправку. Настолько, что уже через год рентгеновские снимки показывали совершенно зарубцевавшиеся очаги. Я поступила в местную школу. Она находилась почти напротив нашего домика — я могла ее видеть из своего окна. В этой школе в мае проводился конкурс красоты. Вероятно, благодаря моим пышным золотистым волосам, которые я носила распущенными по плечам, в тот год королевой красоты избрали меня. Девочки, набравшие высшие баллы после меня, были придворными дамами. На лужайке перед школой устроили помост, на него поставили трон королевы и кресла для придворных дам. Все мы были в пышных белых платьях, я — с блестящей короной. Перед помостом — высокий шест с привязанными на верхушке длинными разноцветными лентами. Дети брали в руки концы лент и, танцуя, сплетали их в сложный узор. Получился яркий разноцветный шатер. Я наблюдала за танцами со своего трона. Сохранилась фотография этого события. Мне всегда смешно и немного неловко, что я была признана такой красавицей местного значения.
В Лейквуд на каникулы приехала Ирина Богданова, и мы вместе обследовали все окрестности. Добрались даже до соседнего городка Лейкхерст, который прославился тем, что в то лето там произошла авария самого крупного дирижабля. Вечерами мы обычно решали головоломки «пикчер паззлз», ставшие тогда чрезвычайно популярными. Во время складывания картинок мы активно поедали бананы и из кожуры сооружали на столе границы между нашими «паззлами». Ирине так понравилось в Лейквуде, что она упросила родителей оставить ее у нас на зиму. Это была для нас обеих большая радость. Мы ходили на лыжах, катались на санках. На нас лежала обязанность расчищать от снега тротуар перед домом, следить, чтобы не было скользко. Зима в тот год выдалась снежная, и работы хватало. Однако нам предстояло на неделю вернуться в Нью-Йорк. Отец
