Времени тонкая нить. Кирилл Лавров - Михаил Константинович Зарубин
Глава II
Сегодня я в гостях у Лавровых. Кирилл Юрьевич пригласил посоветоваться, как поступить с окнами его квартиры: менять их, или не менять?
Мы с ним в кабинете, а Валентина Александровна на кухне, готовит ужин.
Кабинет небольшой, но высокий, наверное, метра четыре. В углу — книжный стеллаж, кроме книг там иконы, различные безделушки, видимо, дорогие сердцу. Рядом старинный секретер из дорогих пород дерева, на нем красивые массивные часы. На стене портрет хозяина, еще молодого, в темном костюме, в белой рубашке и галстуке, с удивительно добрым взглядом. У окна круглый журнальный столик, здесь тоже безделушки, и высокая настольная лампа. Кресло с цветной обивкой, просторное и удобное. Много удивительного и красивого. Смотрю во все глаза, запоминаю, потому что уверен: близкие будут расспрашивать об этой встрече.
Из окна прекрасный вид на Петровскую набережную, на замерзшую Неву, на ограду Летнего Сада…
— Можно картины писать!
— Можно, — улыбнулся Кирилл Юрьевич, — только я делать этого не умею…
Увидев, что по невскому льду шагают люди, удивляюсь:
— Как им не страшно?
— Страшно, — это уже присоединяется к нам Валентина Александровна. — Кира, помнишь, как я по Неве возила Сережу на санках?
— Помню, Валя.
Он обнял ее за плечи, и мне подумалось: жаль, что рядом нет фотографа…
Любуясь ими, интересуюсь:
— Кирилл Юрьевич, не вижу ваших книг на полках… ведь вы могли бы столько рассказать людям…
Он вздохнул:
— Книги нужно было писать раньше, хотя бы лет двадцать назад. После смерти Георгия Александровича мы оказались в трудной ситуации. Знаю немало примеров: театр терял лидера и разваливался. До книг ли? И сейчас: чем худрук только не занимается только не основным ремеслом. Хотя мы театр федерального подчинения, большую часть средств получаем из госбюджета, но всё равно не хватает. Что-то приходится добывать и самим. В общем, опять на книгу нет времени… А гастроли? Они необходимы, и не только из-за дополнительного заработка: нужно, чтобы и в российской глубинке на нас посмотрели. Но вы правы, моя жизнь — длинная история, в ней много интересных событий, фактов, встреч — так что книжка, наверное, получилась бы. Увы…
Удивительно было слушать Лаврова не со сцены, и даже не в рабочем кабинете, а вот здесь, в его доме, за этим столом, когда знаменитого артиста можно о чем-то переспросить, что-то уточнить, даже рукой до него дотронуться.
— Кирилл Юрьевич, у меня две дочери и четверо внуков, все, что я делаю в жизни, я делаю для них. А вы?
— Я соврал бы, сказав, что не хочу успеха своему ребенку! Очень хочу! Но не за счет других. Ни сына, ни дочку я никуда не пропихивал, пользуясь своим именем. Не умею, не научился, так что упрекать меня не в чем. Дети сами выбирали профессию. Но я радуюсь их успехам, горжусь ими…
Мы выпили водки, заварили чай. Окна я посоветовал Лаврову заменить: современные намного эстетичнее, и для хозяйки — облегчение. Несколько раз вставал, начинал прощаться, но уйти почему-то не мог. Мы говорили о театре, об актерах, о родителях, о детях. Говорили о том, что зовется жизнью. Какой-то магнит притягивал меня к этим двум людям и не отпускал: здесь мне было хорошо.
Кирилл Юрьевич разговорился, и я внимал ему зачарованно. Ни до, ни после не слышал я от Лаврова ничего подобного.
— Мы с мамой жили в Ленинграде, а отец — в Киеве, где он работал в театре имени Леси Украинки. Я был обычным дворовым мальчишкой, и дрался, и хулиганил. Иногда мои «приключения» принимали опасный характер, и мама жаловалась в письмах отцу: «У Кирки не все в порядке! Попал в плохую компанию!» В том районе Ленинграда, где мы жили, сколотилась компания «серьезных» парней, дело доходило до воровства, даже до убийств… А мы, подростки, вокруг них суетились. Что и говорить, блатная романтика в этом возрасте привлекает. Неизвестно, чем бы все это закончилось, но тут пришла общая беда — война. Мне было пятнадцать лет. Мама была директором интерната, и вместе с ее воспитанниками мы уехали в эвакуацию, в Кировскую область. Конечно, прежние проблемы тут же забылись! Пришлось работать, кормить семью. У меня ведь еще младшая сестра была, совсем маленькая, два годика. И бабушка. Потому-то я и остался недоучкой: возможности учиться в школе не было. Работал грузчиком в «Заготзерно», на реке Вятке. Работа тяжелая, но я был мальчишкой жилистым, выдержал.
Потом работал на военном заводе и страстно мечтал уйти на фронт. Я был уверен, что совершу героические подвиги, во всяком случае, выполню свой долг… Ходил в военкомат, как на работу, и в конце концов меня все-таки взяли! Но отправили не на фронт, а в специальную школу, где очень быстро, за один-два месяца готовили младших командиров. А дальше — военное училище, я выпускался из него как раз в день окончания войны! Получил звание старшего сержанта. И отправили меня служить на Дальний Восток, где я «оттрубил» пять лет…
Дальше старшего сержанта я не пошел, хотя занимал офицерскую должность: был техником звена, обслуживал три самолета. Но главное — я страстно увлекся самодеятельностью, очевидно, сработали гены. Самолеты отошли на второе место, на первое выдвинулся клуб, наши спектакли. Мое амплуа, разумеется — герой-любовник.
Руководителем театра был некто Монахов — очень серьезный театральный человек. До войны он работал в Москве, в Камерном театре у Таирова: и артистом в массовках, и плотником, и монтировщиком. Владел множеством профессий, но, кроме того, был просто талантливым человеком и очень много знал о театре. Вы бы видели, какие мы делали декорации, причем каждый гвоздь и доска привозились к нам с Большой земли. Тамошние деревья невозможно использовать как строительный материал: они все изогнутые, корявые. Добывали какие-то коробки, ящики, красили их зеленкой, йодом, мягкие декорации шили из марли. И в результате получалось красиво и эффектно. У меня даже фотографии сохранились до сих пор…
Аттестата зрелости у меня так и не было, хотя я закончил военное училище. Но все-таки отважно явился в Ленинградский театральный институт, на консультацию к профессору Леониду Федоровичу Макарьеву. Читал стихи Симонова. Был на подъеме, читал эмоционально. И профессор рекомендовал мне поступать. Но, узнав, что десятилетку я не окончил, посоветовал в первую очередь заняться средним образованием, а уж потом
