Фредерик Мортон - Ротшильды. История династии могущественных финансистов

Тем не менее, мы не найдем парадного прижизненного портрета родоначальника семейства. Портрет Майера Ротшильда резко отличается от бесконечной череды традиционных портретов его потомков, чью практичность и бьющую через край энергию прекрасно передали художники. С портрета на нас смотрит высокий невозмутимый человек с характерной осанкой ученого, слегка втянувшего голову в плечи. Его мечтательная улыбка совсем не напоминает сухую ухмылку делового человека. Какая-то возвышенная идея увлекла этого человека и побудила его предпринять совершенно необычайные действия. И самым странным его поступком было, возможно, то, что однажды, весенним днем 1764 года, он вернулся в свой родной Франкфурт-на-Майне.

Предки Майера были из разряда мелких коммерсантов, живших в городском гетто, но его собственные планы выходили далеко за пределы этой черты. По своим способностям он резко выделялся среди сверстников, и родители отправили его учиться в иешиву (иудейская духовная школа. – Пер.) в Нюрнберг в надежде, что он станет раввином – и прославит семью. Он учился хорошо, но без большого усердия. И когда его родители скончались, платить за обучение стало некому. К счастью, родня помогла юному Майеру устроиться учеником в еврейский торговый дом Оппенгеймера в Ганновере. Другой молодой человек на его месте предпочел бы остаться в городе. Германия в то время представляла собой лоскутное одеяло, состоящее из разных земель с совершенно разными законами. Ганновер отличался терпимостью к евреям, дела у Майера шли совсем неплохо, и в будущем все могло бы устроиться, надо было только остаться работать у Оппенгеймера. Тогда он мог бы дослужиться до места старшего клерка, а то и, с божьей помощью, закончить жизнь партнером хозяина. Вместо этого Майер вернулся домой. Он сделал наихудший выбор из всех возможных и… обеспечил себе бессмертие.

Тем не менее, вернувшись во Франкфурт тем самым знаменательным весенним днем, он не испытал радости возвращения, город, очевидно, не был рад ему и встретил его чередой унижений. Пересекая реку Майн, он должен был заплатить специальную пошлину для евреев. Первое, что он увидел, – это квартал, где ему случилось появиться на свет двадцать лет тому назад. Гетто располагалось за рекой, как позже засвидетельствовал Гете, «между городской стеной и рвом». По дороге домой Майер не смог избежать столкновения с группой подростков, чье любимое развлечение состояло в том, чтобы прокричать «Еврей, знай свое место» – после чего означенный «еврей» должен был сделать шаг в сторону, снять шляпу и поклониться. Так, развлекая местных мальчишек, Майер дошел до оцепления, которое солдаты каждый вечер устраивали вокруг Юденштрассе[1].

Внутри гетто также не производило вдохновляющего впечатления. Лавки были забиты старой, ношеной одеждой и всевозможной старой хозяйственной утварью. Такая удручающая картина была результатом запрета, наложенного на евреев и отказывавшего им в праве заниматься сельским хозяйством, ремеслами, даже продажей таких товаров, как шелк, оружие или свежие фрукты.

Еврейские девушки подвергались таким же суровым притеснениям со стороны неевреев. Один из указов городских властей ограничивал право евреев на создание семьи – не более пятисот семей должно было жить в гетто, и не более двенадцати браков можно было заключать каждый год.

Когда Майер добрался до своего «квартала» и его старый приятель крикнул ему «Привет, Ротшильд», он не испытал облегчения, наоборот, это лишь напомнило ему о том, что у него нет даже собственной фамилии. В этой привилегии его «племени» также было отказано. Чтобы как-то обозначать друг друга, евреи использовали характерные особенности домов, в которых жили их предки. Так, в случае с Майером его родственники жили в доме с красной крышей («рот» – по-немецки «красный»), в более благополучном районе еврейского квартала. Имя так и закрепилось, хотя семья обеднела и перебралась в неблагополучное место в другой части квартала, на Посудную улицу.

Сюда и свернул Майер в конце своего нехитрого путешествия. Он миновал унылые и грязные дворы и вышел к лавке, где его братья Моше и Кальман торговали старой одеждой. Здесь заканчивается предыстория юного Ротшильда и начинается его восхождение к новым высотам.

Мечтатель из гетто

На Посудной улице, среди домов, в которые, кажется, никогда не заглядывало солнце, Майер Амшель приступил к трудам, которые растянулись на годы. Напрашивается вопрос: отдавал ли он себе отчет, что жертвует сравнительно благополучным существованием в ганноверской меняльной конторе ради этой грязной дыры во франкфуртском гетто? Предчувствовал ли он, что за открытия ожидают его в родном, вечно полусонном городе? Знал ли он, что местный властитель, молодой принц Уильям Гессенский, был богатейшим из принцев, что финансовая империя, которую строил юный властитель, нуждалась в собственных вице-королях? Какие сны посещали юного Майера, когда он засыпал под убогой крышей своего дома?

Но при свете дня страшно было подумать о том, какая дистанция разделяла их, Майера и молодого принца! Он был всего лишь одним из трех братьев, перебиравших хлам в старых сундуках в поисках жемчужины или какой-нибудь дешевой старинной монеты. Он не мог обзавестись лошадью и ходил по городу пешком.

Между тем время шло, и Майер понял, что если дела и дальше так пойдут, то он не сможет купить себе даже седло. И тогда, движимый скорее неопределенным предчувствием, чем надеждой на заработок, он занялся поиском старых монет. Годы, проведенные в иешиве, не прошли даром. Будучи в глубине души раввином, он нес на своих сутулых плечах исконную тоску своего племени по поэзии и знаниям. Динары и талеры, которые он скупал, потускневшие от времени русские, баварские, римские монеты – он рассматривал их, исследовал, писал к ним аннотации, – но до продажи дело не доходило. Поначалу это занятие казалось совершенно бесперспективным.

Люди нуждались в настоящих деньгах, а не вышедших из употребления стершихся монетах. Местные бюргеры-немцы были безразличны к безделушкам такого рода. Чтобы реализовать старинные монеты, нужно было отправиться в особняки и замки Франкфурта. И Майер еще раз пошел на риск. На него снизошло некое озарение. Он решил вернуться в Ганновер, к своему бывшему «работодателю» генералу фон Эшторфу, который был вхож в покои принца Уильяма в Ханау. И генерал соблаговолил вспомнить Ротшильда, а придворные друзья генерала, как ни странно, проявили интерес к старинным монетам и редким вещицам. Они с интересом выслушивали бесконечные рассказы Майера о его нумизматических изысканиях. Им понравились не только его лекции, но даже мелодии гетто, которые воспроизводил Майер, сопровождая таким образом свои показы. Они листали каталоги, изобиловавшие литературными и каллиграфическими изысками автора, а затем стали покупать эту «рухлядь».