Кржижановский - Владимир Петрович Карцев
Следующая ее затея, также, впрочем, потерпевшая фиаско, — карьера домашней учительницы немецкого языка. Эльвира Эрнестовна, разумеется, прекрасно знала немецкий язык. Теперь она решила извлечь доход из этого семейного наследства. Но и новый этап поисков финансовой опоры оказался неудачным. Принять невенчанную учительницу в приличный дом? С двумя детьми, прижитыми в так называемом гражданском браке? Это было выше понимания самарских толстосумов, — они и близко не желали подпускать такую учительницу к своим детям.
Перебирая все «богатства», которыми обладала, все, что умела и чем могла зарабатывать на хлеб, Эльвира Эрнестовна наткнулась однажды на счастливую идею: она должна использовать свое уменье вкусно готовить!. Эта идея позволяла пустить в ход все: и свой домик, и свои руки, и свое уменье — для получения заработка. Она решила сдавать внаем комнаты и готовить дешевые домашние обеды для учеников, приезжавших в Самару из далеких деревень губернии. Глеб и Тоня окрестили их неблагодарно «нахлебниками», забывая о том, что деньги этих ребят, не умевших «сидеть за столом», держать нож и вилку, стали основным источником дохода небольшой семьи.
Обеспечив за счет тощего заработка с «нахлебников» возможность скромного существования, Эльвира Эрнестовна занялась воспитанием детей. Сначала это были многочисленные книги. Под влиянием чтения Глеб уже к пяти годам стал порядочным, как он сам выражался, «начетчиком», свято веруя во все то, что воспроизведено на бумаге пои помощи типографской машины. Книжная правда была для него высшей правдой жизни. От «Волшебных сказок» Гофмана он перешел к «Истории» Иловайского, где отразились свежие впечатления последней войны России с турками на Балканах за освобождение славянских народов. В пять лет он мог повторить без запинки фамилии всех генералов — героев Плевны. Особенно ему нравился генерал, внезапным ударом проникший через Троянский проход в самое сердце турецкой армии и разгромивший ее. Подвиг русских воинов на поле Куликовом наполнял его сердце гордостью. Глеб ненавидел несправедливость, захватничество, угнетение.
…Глебу восемь лет. Его ведут в начальное городское училище. Он идет по коридору, полы в шахматную клетку, рядом шагают новые товарищи — еще вчера он не подозревал об их существовании! Сердце маленького Глеба переполнялось нежностью ко всем этим мальчикам, которых судьба подарила ему в друзья.
Его они, однако, подарком не сочли. Когда парадный обход училища был окончен, ученики распущены, и Глеб двинулся было вверх по улице, его окружила толпа.
Придраться было не к чему, разве что к небольшому росту да очкам. Один из краснощеких снял фуражку, засучил рукава куртки, заложил одну руку за спину.
— Бью тебя одной рукой, — сказал он довольно миролюбиво.
Поединок получался не в пользу Глеба, и ему оставалось лишь демонстрировать то мужество, с которым он перекосил тумаки — и здоровые!
Прошла больная и шумная вечность, все замерли. Видно, ждали чьего-то слова, и оно не замедлило.
— Хватит лупцевать этого цыпленка. Видать, он мужчина храбрый. Беру под защиту.
Это был атаман, верзила Шашакин. Глеб и сам не раз после этого был молчаливым и пассивным участником ритуала посвятительного избиения.
Городское училище не оставило ярких воспоминаний — одни тумаки и зубрежка. Впрочем, однажды была в училище силами учителей и учеников разучена и поставлена оперетка «Иванов Павел», которая прошла с беспримерным успехом. Соль произведения заключалась в том, что некий Иванов Павел, лентяй и оболтус, готовится к экзаменам, а когда их пора приходит, не может ответить на простейшие вопросы преподавателей:
Учитель математики: «Ну, Иванов, начинайте, не робейте, отвечайте, расскажите наудачу нам по алгебре задачу. Сколько ведер из бассейна можно выкачать портвейна?»
Подхватывает историк: «И в конце какого века был основан город Мекка? И какие папиросы курил Фридрих Барбаросса?»
Географ: «Как проехать нам из мрака, не заехав в Тропик Рака?»
Венцом всех ужасов был преподаватель русского языка, который задавал «вопрос извечный, вопрос извечный, вопрос извечный: ведь неудобно же, конечно, писать «собаку» через «ять»!»
Тут вступал хор, и Глеб старался больше всех, выводя тоненьким голоском:
«Кто не знает буквы «ять», буквы «ять», буквы «ять», где и как ее писать, да, писать, да. Гнезда, седла, звезды, цвел, звезды цвел, звезды цвел, цвел, надеван, приобрел, приобрел, да!»
Кончалась оперетка тем, что на сцену выносили громадный дневник, куда захлопывали непутевого ученика. Потом дневник открывали, и там был уже только отпечаток Павла Иванова. Это приводило всех в неописуемый восторг, особенно Глеба, который узнавал в герое оперетки многих своих товарищей по классу.
Глеб окончил училище первым учеником, что очень обрадовало мать еще и потому, что освобождало от платы за обучение в следующем учебном заведении — Самарском реальном училище.
«САМАРСКОЙ РЕКИ УТОПЛЕННИК»
Когда кончается детство? Знает ли кто-нибудь умудренный? Оно так плавно переходит в другие возрасты жизни, что не уследить, не поймать его милого хвостика, а иногда он волочится, длиннющий, всю жизнь. Детство Глеба Кржижановского плавно перешло в отрочество и сразу — в зрелость, не покидая его совсем. Когда реальное образование было предпочтено классическому, древние языки — физике и математике, тогда календарь лет сказал: настала пора прощаться с тем, что ушло навсегда.
Угловой дом с высокими окнами, с надписью «Самарское реальное училище имени Александра I Благословенного» распахивал двери отрочества перед мелким не по годам, глазастым мальчиком, одетым в форму, при фуражке, на которой написаны были чуть не золотом три огненные буквы: СРУ.
Реальное училище потрясло Глеба своим невиданным размахом и великолепием. Храм. Кабинет директора с диковинным прибором «Озонэйр» из Лондона. Чугунный Пушкин работы Опекушина. Письменный прибор с черепом и костями. Свечи. Счеты. Печь. Окно. Два кресла. Портрет Петра Великого. Часы под стеклянным колпаком.
Актовый зал. Полукруглый свод — как не падает? Ложи. Бюсты каких-то великих. Портрет Александра I во весь рост. Двести кресел.
Естественно-исторический кабинет! Скелет орла. Громаднейший, куда больше Глеба, глобус на полу, с таинственными рычагами, кругами, указателями, стрелками, нерусскими красивыми письменами. Шкафы со стрельчатыми стеклянными дверцами. Электрические диски со щеточками — электрофорная машина: большая ценность. Физический кабинет — но не он поразил воображение Глеба, не он овладел его помыслами.
Первым предметом, на который, используя уроки прошлого, подналег Глеб, первым по важности для него предметом стада физическая подготовка. Он не покидал прекрасного гимнастического зала, выполняя хитроумные упражнения на шведской стенке, перекладине, брусьях. Он приходил в зал до уроков, оставался в его гулком одиночестве после того, как уроки кончались. Вскоре у него появились маленькие мускулы, потом они округлились и окрепли. Никогда не
