Николай Островский - Раиса Порфирьевна Островская
Как-то в воскресенье после завтрака он вышел во двор. Было тепло. Попросил стул, сел погреться на солнышке. Подошли мама и сестра с сынишкой. Разговорились.
Я мыла полы в комнатах.
Окончив работу, подошла к ним и незаметно стала в стороне. Николай посмотрел на меня и, обращаясь к маме, сказал:
— Люба, посмотри на свою дочку, какая она у тебя красивая!
Этого было достаточно. Я тут же ушла. Несколько дней не разговаривала с Николаем. Потом «помирились». Он сказал:
— Так вот ты какая! Ну а за что же ты на меня обиделась? Я вот и до сих пор не знаю причины. И метод-то какой выбрала — молчать! Лучше выложила бы всю обиду сразу, чем без объяснений дуться. Я вот так, молча, не могу, это для меня самое тяжелое. Впредь ты не поступай со мной так. Лучше изругай, избей, но не молчи! В разговоре ведь всегда можно найти общий язык!
Так понемногу я узнавала его.
Как-то утром, после завтрака, он попросил приготовить ему горячей воды, бритву и мыло. Я подала. После бритья он хотел убрать за собой. Ему это было трудно, я предложила свои услуги.
— Хорошо, но только опять не обижайся на меня, — пошутил он.
Я не ответила на шутку. Все убрала, а помазок в чашке с мыльной пеной поставила на окно в коридоре, рассчитывая, что уберу после, — что-то меня отвлекло, и я не сделала этого, а потом забыла.
На другой день Николай увидел неубранный помазок.
— Раечек, так ты, оказывается, начинаешь меня обманывать? Зачем? — сказал он строго. — Если тебе неприятно убирать за мной, скажи.
И тут же принялся сам за уборку. Я пыталась взять у него из рук помазок, но он не позволил мне помочь ему.
Я смешалась и окончательно решила избегать его. А если помогать, то только незаметно, чтобы опять не обидеть. Но незаметно мне не удавалось. Николай был настолько чуток, что от него ничего нельзя было скрыть.
Он все время по случаю и без случая обращался ко мне, говорил со мной, трунил надо мной. Так мало-помалу он научил меня обороняться от уколов. Я стала смелей.
И вот, надолго отлучаясь из дому, я уже скучала без Николая, без его шуток и смеха. И спешила домой с чувством, что меня дома ожидает радость.
Это был совершенно новый, небывалый человек в моей жизни. Из какого-то нового мира.
Масштабов его личности я тогда еще не чувствовала. Просто хотелось быть около него, слушать его, помогать ему.
У меня часто бывали две задушевные подруги. Они встречались с Николаем, беседовали с ним.
Как-то он сказал мне:
— Хочешь, я расскажу тебе о твоих подругах и об их дальнейшей жизни?
— А ну-ка интересно, говори, — попросила я.
И вот он подробно рассказал о каждой, об их интересах. Закончил так:
— Оксана очень скоро выйдет замуж, а Татьяна или поздно, или совсем не выйдет.
Тогда меня поразило, как точно он дал им характеристики. И жизнь их сложилась именно так, как говорил Николай.
В тот период у меня был друг. Я считала, что выйду за него замуж, но оттягивала решение, стеснялась сказать об этом родным, ибо все считали меня ненавистницей мужского пола, и вдруг… такое сообщение. Надо было набраться храбрости.
С приездом Николая я отложила на время этот вопрос, решила дождаться его отъезда. Он много трунил надо мной, и я не хотела, чтобы еще и на эту тему мне от него доставалось.
Как-то вечером я была в театре со своим другом. После спектакля он проводил меня. Мы немного постояли на улице возле дома и разошлись.
У нас все спали. Я тихонько прошла в комнату, боясь разбудить Николая. Вдруг он спросил меня:
— Ну как живет твой приятель? — И назвал его по имени. — Почему ты не познакомишь меня с ним? Когда ваша свадьба?
Я была поражена. Откуда он узнал его имя? Откуда ему известно о предполагаемой свадьбе? Ведь никто в доме ничего не ведает!
Долго я допытывалась об этом у Николая. Наконец он сказал смеясь:
— Эх вы, конспираторы. Я не спал, ждал тебя. Слышал, как вы подошли к дому, и даже слышал ваш разговор. Вот тогда и узнал все.
Мне оставалось только удивляться его слуху. Ведь он лежал в доме с кирпичными стенами. Окна были закрыты ставнями. И он все слышал!
2
«Моему сердцу 22 года…»
С появлением у нас Николая Островского круг моих интересов сразу расширился; именно Островский стал для меня источником всего того нового, что вошло тогда в мою судьбу. Что же до его жизни, то она была всецело подчинена одной цели — борьбе за новое общество, за торжество идеалов коммунизма. Это чувствовалось каждую секунду, в каждом разговоре, буквально в каждой реплике.
— Новое общество нуждается не в холодных наблюдателях и даже не в сочувствующих «болельщиках», а в горячих и прямых участниках великой стройки! Нужно, — говорил он, — не быть пассивными свидетелями того, как растет дворец человеческого счастья, и не нужно надеяться, что вы сможете как-нибудь бочком проскользнуть в готовое здание только потому, что вы живете в эпоху, когда произошла великая революция. Пусть не вы ее сделали — вы этого и не могли, это сделали для вас старшие товарищи, но у вас свои задачи — задачи больших будней! Пусть же ваши руки будут по локоть измазаны цементом, иначе в доме, построенном не вашими руками, вам будем и холодно и стыдно.
Он говорил горячо, с подъемом. Помню, я стояла у двери. Николай замолчал, как бы ожидая ответа.
В эту минуту в дверях показался отец. По выражению его лица было видно, что он слышал если не весь разговор, то последнюю его часть.
— Красиво говорите, — заметил отец, — с треском.
Николай не смутился. Быстро повернулся к отцу и с загоревшимися глазами, как-то по-мальчишески заносчиво спросил:
— А что?
Отец криво улыбнулся и, ничего не ответив, пошел к сараю.
Пройдя несколько шагов, он остановился и крикнул:
— Раиса, сходи сейчас же к соседям и принеси лопату! Они вчера брали.
Николай усмехнулся:
— Вот вам маленькое самодержавие. Я чувствую; ваш отец меня очень не любит…
Я молча пошла мимо него к калитке. Николай сделал движение пойти за мной. Я тихо попросила:
— Останьтесь. Мы еще поговорим.
