На литературных перекрестках - Николай Иванович Анов

Не следует ли назвать сборник — «Азия»? Это объяснило бы некоторые «самостийные» его ноты, например, в стихах Л. Мартынова».

И в тот же день Горький отправил письмо В. Зазубрину:

«Рад знать, что Вы работаете, и нимало не сомневаюсь, что работаете хорошо. Марков или Басов, наверное, писали Вам о «Сибсборнике»? Вот Вы и дайте материал для него. Очень понравились мне Басов и Анов. Вообще вы, сибиряки, отличный народ, не в комплимент будь сказано Вам»[1].

Я вернулся из Сочи, но вопрос с печатанием «Азии» все еще висел в воздухе. Как-то М. М. Басов пригласил писателей-сибиряков к себе домой и после ужина вернул мне злополучную рукопись.

— Ничего не выходит, над ним еще придется поработать, — сказал он.

К роману мне не пришлось вернуться, а жаль…

Запомнилась и вторая встреча с Горьким. В журнале «Настоящее» некий борзописец ошельмовал Сергея Маркова. Искать защиты мы решили у Горького. Позвонили по телефону Петру Петровичу Крючкову. Он выслушал и ответил:

— Я сейчас болею. Но вы ко мне приезжайте вечером. Поговорим.

В квартире, где остановился Горький, в небольшой комнате лежал в постели больной Крючков. Во время разговора с ним из соседней комнаты неожиданно вышел Горький. Хмурясь, он молча слушал наш рассказ о травле писателей на страницах «Настоящего».

Что тогда говорил Горький — не могу вспомнить и какие меры защиты он принял — также, но что он их принял — не подлежит сомнению.

«Настоящее» отозвалось незамедлительно, опубликовав на своих страницах хулиганский выпад против Алексея Максимовича.

У меня не поднимается рука процитировать строчки, направленные в адрес Горького. Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения в Москве. Центральный Комитет ВКП(б) вынес 25 декабря 1929 года специальное постановление об исправлении «левых» перегибов и подчеркнул «отношение партии рабочего класса к великому революционному писателю тов. М. Горькому».

«Настоящее» (группа и журнал) после этого постановления прекратили свое существование.

Редакция журнала «Наши достижения» решила послать меня на Днепрострой. Инициатива исходила, как я узнал после от Крючкова или Бобрышева, от Горького. Редактор Илья Самсонович Шкапа, отправляя меня на Днепрострой, давал мне наставления и несколько раз подчеркивал, что командировка очень важная и трудная. Алексей Максимович придает ей большое значение.

На Днепрострое я пробыл почти месяц. Рукопись отправили в Сорренто, Горький отредактировал ее и прислал в редакцию для обсуждения. Мне трудно сейчас вспоминать, о каких недостатках очерка говорил на специально созванном совещании Крючков, ссылаясь на письмо Алексея Максимовича, но в 1960 году в «Летописи жизни и творчества А. М. Горького», в выпуске четвертом, изданном Академией Наук СССР, я прочитал на 9-й странице:

«Январь, до 29.

Читает очерк Н. Анова «Днепрострой» (присланный для «Наших достижений»), находит его растянутым, изобилующим повторениями. Указывает, что эти недостатки вызваны тем, что автор, как и многие молодые очеркисты, считает очерк не беллетристическим произведением. Отмечает, что «Записки охотника» Тургенева, «Губернские очерки» Щедрина, «Севастопольские рассказы» Л. Толстого, ряд произведений Писемского, Слепцова, Мельникова (Печерского) написаны в жанре очерка. (Очерк «Днепрострой» после переработки был напечатан в 3 и 4 номерах «Наших достижений»).

Секретарь журнала Николай Петрович Барков отдал мне рукопись с правкой Алексея Максимовича. После его смерти редакция какого-то журнала попросила у меня первые три странички под честное слово «на один день» для пересъемки. По наивности, я дал и назад, конечно, не получил. Сейчас в моем архиве хранится эта рукопись, но — увы — без трех страничек.

«Днепрострой» был издан Госиздатом, а отдельные главы опубликованы в хрестоматиях и даже переведены за границей.

Петр Петрович Крючков, один из членов редколлегии журнала «Наши достижения», хорошо ко мне относившийся, как-то в разговоре сказал:

— Помните, Алексей Максимович посоветовал вам написать про казахского певца. Забыл, как его зовут. Еще в Париже выступал, золотую медаль получил.

— Амре Кашаубаев!

— Советую вам выполнить свое обещание. Сейчас — это важная и нужная тема. Сделайте о нем хотя бы небольшой очерк для «Наших достижений».

Я решил вместо очерка написать пьесу о казахском певце. В ней Амре Кашаубаев был выведен под именем Серке Алиева.

Пьеса, — я теперь понимаю хорошо, — вышла неудачной. О ее недостатках сообщил мне Алексей Максимович в письме, приложив прочитанную рукопись. Он писал:

«Возвращение Серке» еще не пьеса, а только материал для пьесы, хороший материал. Обработали вы его торопливо и поверхностно. Серке — как поэт, как артист — не показан. Возить его в Америку — не нужно, на мой взгляд, вполне достаточно Парижа, эта поездка в Париж оправдана. Америка не оправдывается ходом действия. Казахи говорят у вас чрезмерно по-русски, слишком однообразно. Вам следует изменять фразеологию, однако, не искажая слов. Женщин мало, это тоже плохо действует. Над пьесой необходимо работать и очень, а в этом виде она, — думается мне, — на сцену не пойдет.

Горький думал правильно. Пьесу «Возвращение Серке» поставил в тысяча девятьсот тридцать четвертом году только один симферопольский театр, и на этом закончилась ее эфемерная жизнь.

Но совет Алексея Максимовича подумать над темой о казахских певцах глубоко запал мне в душу. Потерпев неудачу с пьесой, я задумал написать повесть. В тысяча девятьсот сорок восьмом году, попав в Павлодарскую степь на родину Исы Байзакова, я засел за работу. Повесть превратилась в роман «Крылья песни» о зарождении казахского советского театра. Главными героями его стали акын Иса Байзаков и Амре Кашаубаев, знаменитый певец Казахстана.

Роман опубликовал журнал «Казахстан», затем он вышел отдельным изданием в Алма-Ате и в московском издательстве «Советский писатель».

По мотивам романа «Крылья песни» я в соавторстве с А. Витензоном написал сценарий под тем же названием. Ставил его народный артист СССР Шакен Айманов. Кинокартину показывали в Монреале на Всемирной выставке.

Тема, подсказанная Максимом Горьким