Хамфри Карпентер - Джон Р. Р. Толкин. Биография

Здесь, на Нортмур–Роуд, они прожили двадцать один год. В 1929 году освободился более просторный соседний особняк, где прежде жил Бэзил Блэкуэлл, книготорговец и издатель, Толкины решили его купить и в начале следующего года перебрались из дома 22 в дом 20. Этот второй дом был длинный и серый, более внушительный, чем его сосед, с маленькими окошками в свинцовых рамах и высокой шиферной крышей. Незадолго до переезда родился четвертый и последний ребенок, девочка, о которой так давно мечтала Эдит. Девочку окрестили Присциллой Мэри Руэл.

Помимо этих двух событий, рождения Присциллы в 1929 году и переезда в 1930–м, жизнь на Нортмур–Роуд текла почти без перемен. Это было размеренное, почти что рутинное существование. Так что, возможно, лучший способ его описать — это представить себе, как протекал типичный день Толкина в начале тридцатых годов.

Сегодня праздник, День святого, поэтому он начинается рано. В семь утра в спальне Толкина звонит будильник. Спальня расположена в глубине дома, и окна выходят в сад. Строго говоря, это не спальня, а ванная плюс гардеробная, и в углу комнаты стоит ванна, однако Толкин ночует здесь, потому что Эдит не выносит его храпа и к тому же он имеет обыкновение засиживаться допоздна, а Эдит ложится рано. Так что они спят в разных комнатах, чтобы не беспокоить друг друга.

Встает он неохотно (Толкин никогда не был «жаворонком»), решает, что побреется после мессы, и в халате идет по коридору в комнаты мальчиков, будить Майкла и Кристофера. Джону, старшему, уже четырнадцать, и он учится в католическом пансионе в Беркшире, а двое младших, которым сейчас одиннадцать и семь, живут пока дома.

Войдя в комнату Майкла, Толкин едва не спотыкается о модель паровоза, брошенную посреди комнаты. Он бранится про себя. Майкл с Кристофером сейчас увлечены железными дорогами. На верхнем этаже целая комната выложена игрушечными рельсами. Мальчики то и дело бегают смотреть на паровозы и рисуют (очень подробно и похоже) локомотивы Большой западной железной дороги. Толкин этой «железнодорожной мании» не понимает и особо не одобряет: для него железные дороги — это шум, грязь и порча пейзажа. Однако же он относится к хобби сыновей терпимо и даже временами соглашается сводить их на дальнюю станцию, посмотреть на проходящий челтнемский экспресс.

Разбудив мальчиков, Толкин облачается в свой обычный костюм: фланелевые брюки и твидовый пиджак. Сыновья надевают школьную форму своей Дрэгон–Скул: синие курточки и короткие штаны. Все трое выкатывают из гаража свои велосипеды и отправляются по безмолвной Нортмур–Роуд, где в других домах все еще задернуты занавески, потом сворачивают на Линтон–Роуд и выезжают на широкую Бенбери–Роуд, где их временами обгоняют машины или автобусы, едущие в город. Сейчас весна, и из палисадников на улицу свешиваются буйно цветущие вишни. Они проезжают три четверти мили в сторону города, до католической церкви Святого Алоизия — довольно неприглядного здания, расположенного рядом с больницей на Вудсток–Роуд. Месса начинается в половине восьмого, так что домой к завтраку они опаздывают совсем ненамного. Завтрак всегда подается ровно в восемь — точнее, в семь пятьдесят пять, поскольку Эдит предпочитает ставить все часы в доме на пять минут вперед. Фиби Коулз, приходящая служанка, только недавно явилась и гремит посудой на кухне. Фиби носит наколку горничной и работает с утра до вечера. Она появилась в семье пару лет назад и, судя по всему, намерена остаться надолго. Оно и к лучшему: до ее прихода с прислугой были вечные проблемы.

За завтраком Толкин просматривает газету, но по большей части наискосок. Он, как и его друг К. С. Льюис, считает, что «новости» не стоят того, чтобы обращать на них внимание. Оба любят доказывать (назло многим своим друзьям), что «истину» можно обрести только в книгах. Однако же оба любят кроссворды.

Позавтракав, Толкин поднимается в свой кабинет, чтобы растопить печку. День не жаркий, а центрального отопления в доме нет (как и в большинстве английских домов среднего класса той эпохи), так что приходится развести сильный огонь, чтобы сделать комнату пригодной для жилья. Толкин торопится: в девять должна прийти ученица, а ему еще нужно проверить заметки для сегодняшней лекции. Он поспешно выгребает вчерашний пепел. Пепел еще теплый: накануне Толкин засиделся за работой до двух. Распалив печку, он подбрасывает туда побольше угля, закрывает дверцу и открывает заслонку в трубе как можно шире. Потом торопится наверх бриться. Мальчики уходят в школу.

Он еще не успел побриться, как в дверь звонят. Открывает Эдит, но зовет его. Толкин сбегает вниз, Даже не успев смыть пену со щеки. Это всего лишь почтальон, но он зашел сказать, что из трубы над кабинетом валит дым. Не стоит ли проверить, все ли в порядке? Толкин бежит в кабинет. Да, огонь в печке разгорелся чересчур сильно и угрожает подпалить сажу в трубе. Такое часто бывает. Толкин тушит печку и благодарит почтальона. Они обмениваются мнениями о выращивании ранних овощей. Толкин принимает разбирать корреспонденцию, но вспоминает, что забыл добриться. Едва он успевает привести себя в приличный вид, приходит ученица.

Это молодая аспирантка, занимающаяся среднеанглийским. В десять минут десятого они с Толкином уже сидят в кабинете и обсуждают темное место в «Ancrene Wisse» [Прозаическое наставление для отшельниц, написанное около 1200 г. на среднеанглийском языке; изобилует аллегориями и назидательными примерами]. Если бы вы сунули голову в дверь кабинета, вы бы их не увидели: за дверью — коридор из книг, образованный двумя рядами книжных полок, и, только миновав его, посетитель получает возможность разглядеть остальную часть кабинета. В двух стенах — окна. Южное окно выходит на соседский сад, а западное — на улицу. У южного окна — стол Толкина, но самого Толкина за ним нет: профессор стоит у печки и жестикулирует трубкой во время разговора. Ученица слегка хмурится. Профессор рассуждает об очень сложных вещах, и понять его непросто еще и потому, что говорит он быстро и не всегда внятно. Но вот аспирантка наконец отслеживает логическую последовательность его аргументов, подводящую к определенным выводам, и принимается с энтузиазмом строчить что–то в своем блокноте.

К тому времени как «час» ее занятий (затянувшийся до без двадцати одиннадцать) заканчивается, девушка чувствует, что теперь совершенно по–новому смотрит на то, чем руководствовался средневековый автор, подбирая слова. Она уезжает на велосипеде, по пути думая, что, если бы все оксфордские филологи умели преподавать так, как мистер Толкин, английский факультет был бы куда более жизнерадостным местом.