Сати Спивакова - Не всё

Случайно мы встретились в Мадриде весной, жили в одной гостинице. Володя совсем недавно получил Страдивари, сразу пригласил Темирканова в номер, стал показывать возможности скрипки. Юрий Хатуевич охал, восторгался звучанием. Сели пить кофе.

— Ну, когда же вас можно будет затащить к нам на фестиваль, почему же вы всё не едете? — спросила я.

— Как, я же приеду через два месяца, — ответил он.

Для тех, кто вращается в музыкальном мире, очевидно, что за два месяца до начала фестиваля невозможно внести изменения в программу, напечатать новые афиши. «Инномабиле» в тот момент улыбалась улыбкой, средней между улыбкой Джоконды и анаконды. Володя начал убеждать Темирканова, что тот перепутал — он всегда желанный гость на фестивале, но сам же и отказался от участия. Все — в изумлении. И тут вступила эта дама:

— Юрий Хатуевич не отказывался. Разве он говорил вам лично, что не хочет выступать с тем оркестром? Разве у вас есть его письменный отказ? И учтите, пока нет официального факса с отказом — пока это не зафиксировано на бумаге, ничего не решено.

Меня это научило на всю жизнь: в деловых отношениях — даже с близкими людьми — всегда нужны официальные документы. И ещё — я поняла: не зря в мировой литературе существуют персонажи, подобные Яго. Действительно есть люди, которые сильно и негативно воздействуют на других. В сухом остатке получается зло.

Зачем ей надо было нас ссорить — это другой разговор. Но ей это мастерски удалось. Темирканову, который не заглядывает в свои гастрольные планы, она говорила, что он едет на фестиваль к Спивакову. Сама же выставила нас в невыгоднейшем свете, как будто мы сначала пригласили его, а потом кинули.

Дальше — больше. Не успели мы доехать до Парижа, пришел возмущенный факс на имя Спивакова от английского импресарио Юрия Хатуевича (с которым нас просили не связываться, дабы все переговоры шли напрямую), требовавшего объяснить изменения в расписании Темирканова. Уже год, дескать, как в его планах стоит выступление на фестивале у Спивакова, и вдруг они узнают от его личного секретаря, что Спиваков отказывается от присутствия Темирканова. Я понимала, что ситуация тупиковая. Даже позвонила ей, но на том конце повесили трубку.

На осень были запланированы концерты в честь шестидесятилетия Темирканова. В рамках этого празднества стояли концерт «Виртуозов Москвы» и сольный концерт Спивакова. Я знала, что в день его выступления Юрий Хатуевич был в Питере. Позвонила ему сама. Он всегда держался со мной чрезвычайно мило:

— Здравствуйте, моя красавица.

— Я так счастлива, что весь Питер вас чествует. Надеюсь, вы придете на Володин концерт.

— Ты знаешь, сегодня дети из школы при консерватории играют концерт в Малом зале, мне неудобно не пойти туда.

— Неужели вы можете отказать женщине? — спросила я.

— Такой, как ты, не могу.

— Тогда пообещайте мне подойти хотя бы к бисам, а если не успеете приходите ужинать с нами в «Европейской». Я очень вас прошу. Мне очень надо вас видеть.

Мне казалось, я смогу объяснить ему все недоразумения. Наивная, я все еще думала, что можно что-то объяснить словами. Он обещал прийти. Когда заканчивался концерт Володи, все дети-школьники, отыгравшие свой вечер в Малом зале, толпились за кулисами. Они не хотели упустить шанс послушать Спивакова. Но Темирканов так и не пришел… Мне показалось, это трусость, непростительная для столь большого артиста.

ДИАГНОЗ СЕЛЬСКОГО ЭСКУЛАПА

Как-то раз Володю пригласили играть сольный концерт под Бордо. Жить он должен был в частном доме, точнее — в старинном замке у человека, организующего выступление. Нельзя сказать, что концерт был левый, но полуофициальный. Володя приболел перед концертом, принимал антибиотик. Позвонил мне уже оттуда (я должна была прилететь на другой день), рассказал, как все забавно в этом замке. Голос был какой-то странный; вдруг, прощаясь, Володя произнес:

— Ты помолись за меня.

Я очень удивилась и призадумалась.

На следующий день я приехала; хозяин встречает меня.

— Как себя чувствует мой муж?

— Слава Богу, сегодня намного лучше. Вчера мы вовремя вызвали врача и выиграли один день лечения. До концерта еще день, так что, надеюсь, стоять он сможет. А вчера с трудом ходил.

У меня начинает колотиться сердце.

— Врач осмотрел его ноги и определил болезнь. Это подагра.

— Какая подагра?

— Это так страшно! Эти распухшие ноги. Но у вашего мужа прекрасный эксклюзивный массажист — моя жена.

Чувствую, как мне становится дурно.

— И еще я скажу вам — вы будете ревновать. У него подружка, она сегодня спала в его кровати. Ее зовут Мадлен. Больше я вам ничего не скажу.

Я понимаю, что потихоньку схожу с ума. Приезжаю в огромный замок — старый, малоухоженный. Встречает мадам Кер — изношенная жизнью тощая француженка со злобным выражением лица. С утра до вечера у нее на глазах были намалеваны стрелочки, а все остальное в доме — в полном беспорядке. Пианист Сергей Безродный встречает меня в полном ужасе:

— Мы летим в самолете, и Володя нахваливает мне туфли, купленные в Испании, — шикарная мягкая кожа, дешевые. Перед посадкой попытался надеть туфли — не может, ноги, видно, отекли. А вечером в замке вообще стоять не мог — ноги так распухли.

Я бегу к Володе на второй этаж, невзирая на предостережения мадам Кер, что он, дескать, отдыхает. И застаю такую картину: в огромной высоченной кровати под балдахином весь в подушках лежит Спиваков. Ноги его — огромные, красные возвышаются над подушками. Рядом с ним лежит кошка Мадлен, на плече сидит попугай, а рядом стоит какая-то баланда, называемая супом из овощей. Он смотрит на меня очень жалостливо.

Я ничего не понимаю. Замок имеет зловещий, доисторический вид, все ходят чуть ли не со свечами. Он рассказывает мне эту историю — про самолет, про распухшие ноги, — и добавляет:

— Такой смешной случай: я лег в эту кровать на втором этаже, пришел сельский доктор, а я не могу встать с кровати и спуститься к нему на первый этаж. Месье Кер сообщает это доктору, а доктор не может подняться на второй этаж — у него астма.

Ну просто чистый Мольер! Спивакова взяли на руки и снесли вниз к сельскому эскулапу. Тот осмотрел ноги и поставил диагноз: подагра. А подагры, оказывается, не может быть на двух ногах одновременно у человека моложе пятидесяти лет, который никогда не пил вина. В один день ей взяться неоткуда. Доктор же прописал лекарство от подагры, говорили, что очень эффективное, правда, с побочным действием: тошнотой и головокружением.

Мадам Кер, ревностно ухаживавшая за моим мужем, поставила раскладушку в гардеробной в его спальне, сказав: