Геннадий Прашкевич - Брэдбери

Разумеется, Рей купил картину, а заодно, познакомившись, уговорил Джозефа поработать над иллюстрациями к своей новой книге. Маньяни согласился, но начал сразу с дорогих цветных вариантов. Прагматичный издатель Уолтер Брэдбери в корне пресек такую вакханалию. Никакого цвета, только черно-белые рисунки!

Все равно Маньяни был счастлив. Ведь впервые в жизни он получил приличный гонорар. И не просто приличный, а более чем приличный — целых две с половиной тысячи долларов! Теперь он мог позволить себе в вечернем кафе бутылку итальянского вина, и Брэдбери нередко составлял ему компанию.

Постепенно книга выстраивалась.

После переработки даже старые рассказы получали блеск.

Они теперь не просто развлекали (от развлекательной функции литературы Рей Брэдбери никогда не отказывался) — они теперь напоминали, тревожили, они говорили о вещах реальных, непреходящих.

Вот рассказ — «Вельд» («The Veldt»).

Да, дети всегда поедают своих родителей.

Но это вовсе не пресловутая проблема детей и отцов. Это просто еще один вариант будущего — вполне возможный. Перед нами чудесный домик для большой дружной семьи, и название у домика соответствующее: «Всё для счастья». И оборудован он самой качественной, самой современной техникой. Уют, покой, стабильность, простота — живи и старайся быть счастливым, так считают владельцы домика — Джордж Хедли и его жена Лидия. «Мы ведь и купили этот дом, чтобы ничего не делать самим».

Но подросшие дети так не считают.

Им тесно и скучно в счастливом домике.

Пользуясь многими техническими возможностями, они при всяком удобном случае расширяют границы своего счастливого домика, вырываются за границу пространства, определенную родителями. Как-то Джордж Хедли, пользуясь тем, что дети куда-то вышли, ревниво заглядывает в игровую комнату. Есть множество возможностей обеспечить самый оптимальный режим пребывания в домике, выбирай океан, выбирай чудесные снежные горы, но Джордж Хедли неожиданно попадает под жгучее солнце, в какой-то совершенно дикий край.

«Сколько раз за последний год он, открыв дверь игровой комнаты, встречал здесь Алису в стране чудес или Фальшивую Черепаху, или Аладдина с его волшебной лампой, или Джека Тыквенную Голову из страны Оз, или доктора Дулиттла, или корову, которая прыгала через Луну, очень похожую на настоящую, — всех этих чудесных обитателей воображаемого мира. Сколько раз он видел здесь летящего в небе Пегаса или розовые фонтаны фейерверка или слышал ангельское пение. А теперь перед ним лежала желтая раскаленная Африка, огромная печь, которая пышет убийством. Может быть, жена права? Может, надо расстаться с палящей фантазией, которая стала чересчур реальной для десятилетних детей? Разумеется, полезно упражнять воображение новыми пейзажами и условиями, но если пылкая детская фантазия вдруг увлекается каким-то одним сумасшедшим мотивом? Кажется, весь последний месяц Джордж Хедли слышал львиный рык, чувствовал даже в кабинете резкий запах хищников…»56

Так не пора ли отключить счастливый домик от этих ужасов?

Но ведь это все равно что взять и отключить детей от будущего.

Или рассказ «Калейдоскоп» («Kaleidoscope»).

Из взорвавшейся ракеты люди вываливаются прямо в пространство — как мелкие серебристые рыбешки. Падая на Землю, один за другим, ярко, как метеоры, они сгорают в плотных слоях атмосферы. Крики бессмысленны, спасения нет, помочь никто не может. Маленький мальчик на проселочной дороге поднимает голову:

— Мама, мама, смотри! Падучая звезда!

И указывает на ослепительно яркую звезду, прочерчивающую вечернее небо над Иллинойсом.

— Загадай желание! — торопливо говорит мать. — Загадай скорей желание!

Или рассказ «Другие времена» («The Other Foot»).

После двадцатилетнего перерыва на планету Марс, давно заселенную исключительно черными, наконец прибывает первый белый.

«Неважно, кто я такой, — говорит он. — Мое имя вам ничего не скажет».

И вздохнув, продолжает: «Вы, счастливцы! Вы двадцать лет назад оставили Землю. Скоро после вашего исхода началась война, и она тянулась и тянулась аж до прошлого года. Мы разбомбили все города. Мы полностью разрушили и Нью-Йорк, и Лондон, и Москву, и Париж, и Шанхай, и Бомбей, и Александрию. Мы превратили их в руины. И когда покончили с ними, то взялись за маленькие цветущие городки и долины и забросали их атомными бомбами, и сожгли дотла».

Мы разрушили Натчез, мрачно перечисляет беглец с Земли.

Мы спалили Нью-Орлеан и сожгли Атланту. И ничего не оставили от Гринуотера, штат Алабама. Там сгорели все хлопковые поля, а заводы стали радиоактивными. Дороги, фермы и продовольствие — все там теперь радиоактивно.

И называет все новые и новые города.

Тампа… («Мой город», — шепчет кто-то).

Фултон и Мемфис… («Неужели и Мемфис сожгли?») Конечно, сожгли. И Мемфис. И всю Четвертую улицу в Мемфисе…

И Ларедо сожгли… И Нью-Йорк… Всё разрушено… Абсолютно всё…

Обломков былой цивилизации хватило только на то, чтобы построить ракету…

И дальше следуют многие мрачные и чудесные перечисления, которые так любил Рей Брэдбери.

«Он помнил Землю, зеленую Землю и зеленый городок, в котором родился и вырос. Теперь он представлял себе этот городок разрушенным, взорванным, стертым с лица Земли. И все знакомые места исчезли вместе с городком. Исчезло зло — действительное и мнимое. Исчезли жестокие люди, нет конюшен, нет кузни, антикварных лавок, кафе, баров, мостов через реку, деревьев для линчевания, голых холмов, изрытых крупной дробью, дорог, коров. Нет мимоз, исчез его родной дом, исчезли также большие дома с колоннами вдоль реки — эти белые склепы, где женщины, нежные, как мотыльки, порхали в свете осеннего дня, далекие, недосягаемые. Дома, где на террасах сидели в качалках бездушные мужчины, держа в руках бокалы (рядом — прислоненные к столбам ружья), вдыхая осенний воздух и замышляя убийство. Исчезло, все исчезло и никогда не вернется. Теперь вся эта цивилизация обратилась в пестрое конфетти, рассыпавшееся под ногами. От нее не осталось ничего, никакой пищи даже для ненависти — никакой пищи для их ненависти. Не осталось даже пустой латунной гильзы, даже крученой веревки, ни дерева, ни холма…»

Не осталось даже деревьев для линчевания…

Даже голых холмов не осталось, изрытых крупной дробью…

Даже бездушных мужчин, вдыхающих осенний воздух и замышляющих убийство…

И правильно! Ничего этого и не надо. Черные на Марсе теперь ничего такого не допустят! И вот уже некий человек задумчиво малюет кистью на задней скамье трамвая: Д… Л… Я… И в итоге получается то, что и должно получиться после всех таких страшных новостей и превращений: ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЛЫХ…