Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе - Татьяна Илларионовна Меттерних
Для менее совестливых нацистских бонз стало хорошим тоном ездить за покупками в Париж. В обмен оккупированной стране оказывались сомнительные милости в виде продовольственных карточек и военных капелл на каждой деревенской площади. Распределение продуктов по карточкам во всех занятых странах было строже, чем в Германии, до тех пор пока это положение после войны круто не изменилось.
Один австрийский друг с безошибочным чутьем на людей решил, что нам надо познакомиться с Бисмарками. Однажды в воскресенье он, Мисси и я сели в поезд на Потсдам, чтобы пообедать у них.
Будучи главой правительства Потсдама, граф Готфрид фон Бисмарк вступил уже в ранние тридцатые годы в национал-социалистическую партию Германии и стал офицером высшего ранга. В то время он думал, что как Бисмарк, воспитанный и подготовленный для службы в государственном аппарате, он с помощью единомышленников сможет взять партию под контроль и побудить Гитлера устранить из своего окружения радикальные элементы.
Чтобы узаконить своё «движение», Гитлер заявлял, что он продолжает традиции Фридриха Великого и рейхсканцлера Бисмарка. Вероятно, он, скорее всего, намеревался взять для своих целей в качестве примера их агрессивные намерения. Однако основные правила их политики, которым они, будучи опытными государственными людьми, следовали (как, например, предостережение железного канцлера о том, что Германия никогда не должна воевать на двух фронтах), Гитлер пустил на ветер.
Кайзер Фридрих II являл собой уже весьма далёкую историческую личность, но имя Бисмарка имело ещё в Германии большой вес. Сначала действительно казалось, что Гитлер готов слушать советы и учиться опыту. Иностранные дипломаты, как, например, британский посол и мосье Франсуа-Понсе, представлявший Францию, были с ним на дружеской ноге; и разве он не относился с трогательным уважением к старому фельдмаршалу Гинденбургу?
Однако все эти иллюзии скоро должны были исчезнуть.
Что же касается Бисмарков, час отрезвления смогла точно определить их старшая сестра Ханна фон Бредов.
Она была очень независима, и определенные ужасающие стороны гитлеровской демагогии отталкивали её с самого начала. Её братья были не согласны с ней: «Тебе надо с ним познакомиться, чтобы составить о нём мнение. Он обладает огромным обаянием, которое должно быть употреблено на пользу нации…». Гитлер стал даже «светским», причём фон Папен играл роль поводыря. Он научил его одеваться и вести себя в обществе – галантный австрийский жест целовать дамам руку обезоруживал критику.
В 1933 году Бисмарки были приглашены на один из его приёмов. Гитлер был в окружении своих боевых соратников, фон Папен стоял рядом с ним и приветствовал гостей, которые выстроились длинной очередью.
Принц Бертольд фон Баден шёл перед Бисмарками. Хотя он испытывал отвращение к Гитлеру – из инстинкта, убеждения и традиции, – пришёл, чтобы добиться разрешения оставить на своём посту доктора Хана в качестве руководителя знаменитой школы в Залеме, которую основал его отец, принц Макс; его робкий вид был обманчив – он был решителен. Он принадлежал к той бесклассовой «аристократии тонко чувствующих, тактичных и мужественных», которые черпали свою особую силу в тесной связи со своей землей. Такие для наци были столь же непонятны, как и наци для них.
Каждый миг этого разговора был для него отвратителен, но принц Бертольд был полон решимости довести его до конца. При этом он употребил неудачным образом по отношению к Хану традиционное выражение: «Он очень предан нашему дому». Это дало Гитлеру повод, которого он только и ждал. Присутствующие стали свидетелями одного из его публичных несдержанных (или намеренных) приступов ярости: «Кажется, у каждого есть „свой“ домашний еврей! С этим должно быть покончено! Я не терплю никаких исключений!».
Принц Бертольд, белый от гнева и отвращения, попытался сначала защитить свою точку зрения, но, когда понял, что это бессмысленно, повернулся и вышел. С этого момента он предпринял всё, чтобы вывезти Хана из страны и создать ему новые возможности в Англии. Там Хан основал школу Гордонстоун.
Между тем фрау Геббельс, сюсюкая, осведомилась у Ханны фон Бредов: «Милостивая госпожа, где вы живете?» – «В Потсдаме». – «Очаровательный городок, – сказала она слащаво. – А сколько у вас детей?» – «Девять». – «Как счастлив будет слышать это наш фюрер!» – «Не для него я их родила», – ответила Ханна жёстко.
Но вот очередь дошла до её брата, князя Отто Бисмарка. Он не подал вида, что он только что слышал, и начал свою маленькую заранее подготовленную речь: «Мой фюрер. Ходят слухи, что крайние силы в партии готовят террористические нападения на определенную часть населения (евреев). По моральным соображениям и из-за неблагоприятной реакции за границей такие действия были бы чрезвычайно нежелательны!». И с бесстрашием, которого в другие моменты в нём не знали, – может быть, подстегнутый издевательским взглядом Ханны, он повторил, нервно вытирая платком пот со лба: «Чрезвычайно нежелательны!».
Какой поток ругательств обрушился на него: «Здесь, очевидно, каждый думает, что может иметь собственное мнение…» – и далее в том же духе. Бисмарки ушли домой подавленными, глубоко задумавшись. Отто бормотал про себя: «Ужасно, ужасно!».
Маска окончательно спала, когда в пресловутую «Хрустальную ночь» 1938 года – как предостерегающая зарница перед штурмом – группа молодых хулиганов, предводительствуемая частями СА в мундирах, громила и грабила «без всякого повода» еврейские магазины; тут и там к ним присоединялись некоторые зрители, что лишь доказывает, как быстро развращаются люди.
Одна моя подруга видела, как группа взломала витрину и хватала всё, что там было выставлено. Она возмущенно обратилась к первому же полицейскому: «Сделайте же что-нибудь! Зовите подкрепление!» – «Уважаемая, не смотрите туда, так же как и я. Разве вы не видите, кто всё это творит?».
Давление усиливалось постепенно. Сначала евреев заставили носить жёлтые звёзды. Это они делали почти с гордостью или же прицепляли звезды с издевкой к ошейникам своих собак. Кто был дружен с евреями, тоже носил звёзды как вызов. Люди неодобрительно качали головами, словно хотели прогнать дурной сон или дурную мысль: «Нет, это что-то отвратительное!».
Вскоре звёзды стали исчезать. Без лишнего шума грузовики увозили еврейских граждан неизвестно куда. Никто ничего не знал. «Всех собирают вместе», – вот и всё, что было слышно. Некоторые известные врачи и художники покончили с собой.
«Что всё-таки там с ними творят?» – спрашивали люди. Всплывали темные намёки, которым никто не хотел верить, до тех пор пока преследование не касалось кого-нибудь, кого знали лично.
Один эсэсовец высокого чина, когда его спросили прямо, ответил
