Ронни Касрилс - Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе

Мы требовали от наших подопечных находить подходящие места для тайников как внутри зданий, так и на лугу, а затем смотрели, можно ли найти эти тайники на основании карт, которые мы учили их рисовать. Я просил их оставлять в тайниках деньги, чтобы побудить их выбирать по-настоящему надёжные, защищённые от непогоды места. Мы учили их оставлять невинные сигналы в общественных местах, указывающие на то, что тайник «заряжен». Это могла быть отметка мелом на столбе уличного освещения, рисунок краской на стене или разноцветная ленточка, привязанная к забору.

Мы также учили наших людей проверяться на слежку, не оглядываясь через плечо — все эти приёмы я применял по возвращении в Южную Африку в 1989 году. Этого можно было добиться, посмотрев в зеркало в магазине или в отражающее стекло, через естественные движения, такие как остановка, чтобы спросить дорогу, или движение по извилистой дорожке, наблюдение за улицей изнутри магазина, имитация звонка по уличному телефону — всё это были способы заиметь глаза на затылке.

После того, как мы объясняли, как действует наружное наблюдение полиции безопасности любой страны, как определить наличие «хвоста», и как «отрываться от хвоста» и так далее, наши бесстрашные курсанты получали время, чтобы подготовиться к практическим занятиям.

К концу курса они должны были подготовиться к «слепой» встрече. Они должны были определить условия для встреч — время, место, опознавательные сигналы, пароли. Они должны были организовать «проверочные» маршруты протяженностью в несколько километров, по которым они должны были передвигаться пешком и на автобусах, чтобы выяснить, следят за ними или нет. В реальной ситуации, если вы обнаруживаете «хвост» по пути на секретную встречу, то железное правило состоит в том, чтобы отменить встречу. Мы часто использовали это упражнение как торжественный заключительный акт обучения, на котором новобранцы должны были получить последние инструкции об их задании в Южной Африке. Я обычно ждал в назначенном месте в обговоренное время в импровизированном гриме, готовый исполнять роль связника. В случае с Раймондом, он так и не появился.

Странность заключалась в том, что мы договорились, что за Раймондом никто следить не будет. И тем не менее, хотя он чрезвычайно пунктуально являлся на другие встречи, сейчас не было никаких признаков его. Особенно тревожило то, что буквально на следующий день он должен был отправиться в Южную Африку. Я подумал, что он попал в дорожное происшествие, и начал бродить по улицам Хэмпстеда в поисках его. Наступили сумерки, моя тревога возрастала. Я поспешил к нему домой.

Он открыл дверь без малейшего беспокойства на лице. Я скоро узнал, что он подумал, что обнаружил «хвост» и, как положено, отменил встречу в полном соответствии с тем, чему его учили.

— Но там был этот парень в белом свитере типа «поло», — настаивал Раймонд, объясняя, что он использовал трактир «Джек Стро Касл» в Хэмпстеде, как один из проверочных пунктов, откуда этот человек слишком явно следил за ним.

— Не только это, — продолжал Раймонд, — он даже попытался заговорить со мной. Ты говорил, что «хвост» никогда не сделает этого, поэтому я подумал, что это один из твоих трюков.

Я разразился хохотом, сказав Раймонду, что он, должно быть, привлёк чей-то «другой» интерес. Это место было излюбленным притоном гомосексуалистов.

Не успел Раймонд улететь в Дурбан, чтобы занять пост преподавателя юридического факультета Дурбанского университета, как Брайан Бантинг организовал мне встречу с ещё одним выпускником.

Мой партнёр должен был сидеть на скамейке около станции метро «Хэмпстед».

— Как я его узнаю? — спросил я Брайана Бантинга.

— Парень похож на тебя. Только на десять лет младше, — мягко ответил он.

Так я впервые встретился с Дэвидом Рабкиным. Он был из Кейптауна, но уехал из Южной Африки ещё будучи школьником во времена Шарпевилля, когда его родители — либерально настроенная пара — решили эмигрировать в Англию. Как и Раймонд, он был блестящим и честным интеллектуалом, который предпочитал обсуждать теорию, но с трудом справлялся с технической стороной вещей. В отличие от Раймонда он никогда не пытался отвлечь меня и прилежно сражался с техническими заданиями, которые я давал ему, и лишь после этого поднимал теоретические вопросы.

Я доложил на совещании на Гудж Стрит об успешном ходе подготовки и отметил, что Дэвид был одним из лучших товарищей среди всех моих учеников. Док всегда осторожно относился к таким проявлениям энтузиазма и обычно лаконично комментировал: «Время покажет».

Примерно за два месяца от отъезда Дэвида, он внезапно сказал мне, что собирается жениться и надеется, что его жена будет работать вместе с ним. У меня сердце упало. Что скажут Док и другие, когда я расскажу им о такой крупной перемене в жизни оперативника, о котором я вроде бы знал так много? Я знал, что Док, хотя и не выступал открыто против работы в подполье семейных пар, но придерживался убеждения, что часто такой вариант не срабатывал.

Я встретился с Дэвидом и его невестой Су Моррис, жительницей Лондона, в трактире «Булл энд Буш». В то время она была энтузиасткой с прической «лошадиный хвост», которая ожидала увидеть, как она сказала, «чёрного джентльмена в костюме и в котелке». Её основное представление об АНК сложилось из фотографии 1912 года, на которой были изображены отцы-основатели АНК. Я ввалился в джинсах, в куртке-анораке и с буйной шевелюрой. Дэвид предупредил её, что она не узнает от меня ни о каких аспектах подпольной работы (в которую они должны были включиться), которые «им не нужно было знать». Когда же она спросила, какова численность подпольной сети, я остановил её вопросом, готова ли она работать, даже если «вы двое являетесь единственной ячейкой». Она послушно кивнула, и на этом всё закончилось.

Немедленно после их свадьбы Дэвид и Су отправились в Кейптаун, где он получил работу в газете «Кейп Аргус», а она — в театре «Открытое пространство». Через год мы связали их с ещё одним новобранцем, который изучал философию в Сорбонне. Это был Джереми Кронин.

Джереми тоже недавно возвратился в Кейптаун, где стал преподавателем в Университете. Во время учебных занятий в Лондоне и в Париже на меня произвели сильное впечатление его интеллект и тихая внутренняя сила, которую он проявлял. Однажды я встретил его около моста возле собора Нотр Дам и смог усилить в нём уверенность в моём стремлении к безопасности, когда предложил, что «нам нужно уйти подальше от всех этих туристов с их фотоаппаратами». Мы гуляли по левому берегу Сены, обсуждая массовые демонстрации в мае 1968 года, которые привели к отставке Де Голля и чуть не привели к революции. События 1968 года произвели сильное впечатление на Джереми.