Алексей Шахурин - Крылья победы

Достигнутое авиационной промышленностью было бы немыслимо без помощи многих отраслей народного хозяйства. Все наркоматы работали сплоченно, дружно. Мы постоянно чувствовали их товарищеское плечо. Мне никогда не приходилось ездить к другим наркомам, чтобы что-то "выколотить". Я знал, что, стоит позвонить Ивану Федоровичу Тевосяну, Дмитрию Федоровичу Устинову, Михаилу Георгиевичу Первухину или кому-либо другому, каждый, узнав, в чем мы испытываем сейчас затруднения, ответит:

- Разберусь. Все сделаем. Не беспокойтесь. Петр Иванович Паршин, нарком общего машиностроения, однажды пошутил:

- Алексей Иванович, а если бы ты попросил сто штук белых медведей, тебе, наверное, не отказали бы? На шутку ответил шуткой:

- Неплохо бы для зимнего аэродромного обслуживания, да дрессировать долго.

Наиболее близок в этот период я был с народным комиссаром вооружения Борисом Львовичем Ванниковым. Ему подчинялись опытно-конструкторские бюро, разрабатывавшие авиационное вооружение, а также заводы, выпускавшие для нас пулеметы, пушки, бомбы и реактивные снаряды. С этими конструкторскими бюро и заводами мы имели самую тесную связь. Авиационникам очень важны были безотказность вооружения, темп стрельбы, габариты и особенно вес патронов, снарядов и оружия. Если учесть, что на прежних самолетах ставили только пулеметы, а теперь их вооружали пушками и реактивными снарядами, понятно, почему споров между самолетчиками и вооруженцами было немало, в новом деле они возникают всегда. Однако претензии разрешались быстро. И только иногда работники наркомата просили меня переговорить с Борисом Львовичем. Я звонил ему по телефону и рассказывал о наших затруднениях, а он спокойно отвечал:

- Хорошо, выясню.

Больше к этому вопросу мы, как правило, не возвращались.

В это время мы встречались довольно часто. В первую очередь на заседаниях Совнаркома. Приход Бориса Львовича в зал ожидания, где собирались наркомы и представители ведомств и наркоматов, сопровождался неизменным оживлением. Всегда он был в хорошем настроении, весел. Когда же начинал говорить с серьезным видом, но со смешинкой в глазах, все знали - жди подвоха. Время в общении с ним проходило совершенно незаметно и интересно.

Потом работы стало очень много, и времени для встреч уже не оставалось. Однако мы с Борисом Львовичем чувствовали потребность в общении друг с другом и не раз возвращались вместе домой. Обычно это происходило очень поздно, часа в три-четыре утра. По дороге выходили из машины и шли пешком - другого времени для прогулок не было. Именно в это время шел серьезный разговор: я рассказывал, как идут дела, в чем затруднения; своими наболевшими думами делился и Борис Львович. Встречались мы и в кабинете Сталина, куда иногда вызывали нас обоих. Слушали доклады друг друга по делам каждого из наших наркоматов и по вопросам, общим для вооружения и авиации.

И вдруг незадолго до начала войны узнаю: Ванников отстранен от должности. Это произошло, конечно, не без помощи Берии, который сумел внушить Сталину подозрение в "шпионской" деятельности наркома. Высоко ценя Бориса Львовича как работника, Сталин поначалу решил не арестовывать его, а поручил Маленкову и Берии встретиться с ним и предложить рассказать обо всем чистосердечно. В этом случае он будет прощен и оставлен на своем посту. Состоялись две такие встречи. И конечно, Ванников ничего не мог сказать о своих занятиях "шпионажем": встречался с иностранными представителями, но по поручению правительства и в интересах страны.

Сталин не поверил.

Вскоре после ареста Бориса Львовича, когда мы остались со Сталиным вдвоем, он, зная о наших близких отношениях с Ванниковым, сказал, что тот оказался шпионом. Я ничего не ответил. Тогда Сталин спросил:

- Почему вы молчите?

- А что я могу сказать? Удивлен!

Когда началась война и люди, знающие оборонную промышленность, стали еще больше нужны, Б. Л. Ванникова спустя примерно месяц прямо из тюрьмы привезли в кабинет Сталина. И Сталин сказал ему:

- Мы хотим назначить вас уполномоченным Государственного комитета обороны по организации оборонной промышленности на Урале. И добавил:

- Вы на нас не сердитесь, в свое время я тоже сидел в тюрьме.

На что Борис Львович со свойственной ему находчивостью ответил:

- Вы, товарищ Сталин, сидели как народный герой, а я как "враг народа".

Так Ванников вновь приступил к государственной деятельности. Когда в начале 1942 года выявилась необходимость улучшения производства боеприпасов, Борис Львович был назначен народным комиссаром промышленности боеприпасов.

Сталин почти ежедневно занимался авиационными делами. Как Председатель Совнаркома он как-то созвал совещание наркомов и выступил с речью о стиле руководства. Говорил о том, что главное - тщательно разбираться в порученном деле, знать людей, учить их работать и учиться у них, не считать, что ты все понимаешь и знаешь лучше других. Закончил свое выступление Сталин так:

- Вот я часто встречаюсь с молодым наркомом товарищем Шахуриным и вижу определенную пользу от этих встреч, да и ему, думаю, они не бесполезны.

Эти слова вызвали в зале гул одобрения.

Когда мы уходили с заседания, нарком общего машиностроения П. И. Паршин заметил:

- Вот это здорово, я к своему шефу раз в три месяца не всегда попадаю, а ты почти каждый день бываешь у Сталина.

- Это так,- отозвался я,- но ты не думай, Петр Иванович, что это просто бывать у Сталина. Когда едешь к нему, никогда не знаешь, по какому вопросу вызван и какой вопрос возникнет в ходе доклада или беседы, а ответить всегда нужно точно. Сталин мог согласиться, что ответ ему будет дан завтра по вопросу, требующему подготовки: совета с заводом, конструкторами. Но на вопросы, которыми непосредственно занимается руководитель, ответ должен быть незамедлительным.

Частые общения со Сталиным многому учили меня, молодого наркома. Главное вырабатывалось умение все решать быстро, оперативно. Если возникал какой-то вопрос и по ряду обстоятельств он не мог быть решен сразу, то после изучения и проработки он все равно решался в ближайшее время. Общение со Сталиным приучало к быстрой организации нового дела, а также и к безусловному выполнению принятых решений.

Теперь может показаться странным, но мы не уходили из своих кабинетов до двух-трех, а то и до четырех-пяти часов утра. Так было заведено. Вероятно, можно было работать и по другому распорядку, но тот, кто был непосредственно связан со Сталиным, работал именно так, потому что так работал и сам Сталин.

Сталин приезжал в Кремль примерно в пять часов дня и находился там, включая обед, часов до трех-четырех ночи. В это время обычно начинались вызовы к нему или звонки от него по тому или иному вопросу. Это не значит, что до пяти часов Сталин отдыхал. Где бы он ни был: в кабинете, на квартире в Кремле или на даче, материалы и донесения к нему поступали все время. А в указанное время он приезжал с уже готовыми решениями: чем заниматься в этот вечер, кого вызвать.