Сара Бернар - Моя двойная жизнь

— И тебе не стыдно, — молвила она, обнимая меня и «делая бабочку», — ты ведь уже большая девочка!..

И весь день был озарен для меня поцелуем ее длинных ресниц.

На следующий день я отправилась в «Жимназ». Мне пришлось подождать какое-то время вместе с пятью другими девушками. Затем господин Монваль, человек старый и довольно циничный, бывший главным режиссером и чуть ли не администратором театра, устроил нам смотр.

Сначала он мне очень понравился, так как был похож на господина Герара, но тут же и разонравился. Его манера смотреть на вас и разговаривать, разглядывая с ног до головы, сразу насторожила меня. Я сухо отвечала на его вопросы, но тут наша беседа, грозившая принять агрессивный тон, была прервана появлением директора, господина Монтаньи.

— Кто из вас мадемуазель Сара Бернар?

Я поднялась.

— Прошу вас, мадемуазель, пройти ко мне в кабинет.

Монтаньи был старым актером, на вид круглым и добродушным. По-видимому, он был чрезвычайно высокого мнения о своей персоне, о своем «Я», но мне это было безразлично.

После небольшой дружеской беседы, во время которой он слегка пожурил меня за бегство из «Комеди Франсез» и надавал множество обещаний о ролях, которые собирался поручить мне, господин Монтаньи приготовил контракт и попросил принести его подписанным семейным советом и моей матерью.

— Мне предоставлена полная самостоятельность, — заявила я, — поэтому моей подписи вполне достаточно.

— Ах вот как! — воскликнул он. — Что за безумие — предоставлять самостоятельность такой безрассудной девице, поистине ваши родные оказали вам плохую услугу!

Я чуть было не ответила, что поступки моих родных нисколько его не касаются, но сдержалась и подписала контракт, чему дома очень радовалась.

Монтаньи сдержал слово. Для начала он предложил мне дублировать роли Виктории Лафонтен, молодой, но очень модной тогда актрисы дивного дарования.

Я играла в «Доме без детей» и без всякой подготовки подменяла ее в «Демоне игры», пьесе, имевшей шумный успех. В этих двух пьесах я была совсем неплоха, однако, несмотря на мои просьбы, Монтаньи так и не пришел посмотреть на меня, а злобный режиссер строил меж тем мне козни.

Я чувствовала, как во мне зреет гнев, и боролась всеми силами, стараясь успокоить свои нервы.

Однажды вечером, когда я уходила из театра, мне вручили листок с уведомлением о завтрашней читке. Монтиньи пообещал мне хорошую роль. И я заснула, убаюканная феями, уносившими меня в страну успеха и славы.

Придя на другой день в театр, я увидела явившихся раньше меня Бланш Пьерсон и Селину Монталан, то были два прелестнейших создания, самые, пожалуй, очаровательные из всех когда-либо сотворенных Всевышним: одна — светлая, словно занимающаяся заря, другая — темная, словно звездная ночь, ибо, несмотря на черную смоль своих волос, она вся светилась. Были еще и другие женщины, тоже очень красивые…

Пьеса, которую собирались читать, называлась «Муж выводит в свет жену». Автором ее был Раймон Деланд.

Я слушала пьесу без особого удовольствия, она казалась мне глупой, и я с тревогой ждала, какую роль мне дадут. Ждать пришлось недолго. То была роль ветреной, безрассудной и смешливой принцессы Душеньки, которая все время ест и танцует. Эта роль никак мне не подходила.

Мой сценический опыт был невелик, сама я была робкой и немного неуклюжей, да и потом, неужели три года я так самозабвенно работала, свято во все веруя, чтобы в глупой пьесе создать образ дурочки!

Я была в отчаянии. Самые безумные мысли приходили мне в голову. Я хотела бросить театр и заняться «коммерцией». И даже сказала об этом старинному другу нашего семейства, несносному Мейдье, который поддержал эту идею, предложив мне взять кондитерский магазин на Итальянском бульваре! Да, такая мысль пришлась по душе этому славному человеку. Он обожал сладости и знал кучу рецептов никому неведомых конфет, которые ему хотелось внедрить Одну такую конфетку я помню — он собирался назвать ее «негр»: то была смесь шоколада с кофейным экстрактом, обвалянная в жареной лакричной крошке. Это было очень вкусно и напоминало поджаренный миндаль.

Я до того прониклась этой идеей, что вместе с Мейдье отправилась посмотреть лавку, и, когда он показал мне крохотную антресоль, где я должна была жить, меня охватила такая тоска, что я навсегда отказалась от мысли заняться «коммерцией».

Меж тем я каждый день репетировала эту дурацкую пьесу. Настроение у меня было прескверное.

Наконец состоялось первое представление. Успеха я не имела, но и не провалилась: меня попросту никто не заметил. И вечером мама сказала мне:

— Бедная моя девочка, ты была смешной в роли русской принцессы! Ты меня очень огорчила.

Я не сказала ни слова, но у меня появилось вполне осознанное желание покончить с собой.

Спала я плохо, и еще не было шести часов утра, когда я поднялась к госпоже Герар. Я попросила у нее лауданум, она мне отказала. Видя мою настойчивость, бедная женщина поняла мое намерение.

— В таком случае, — заявила я, — поклянитесь головой ваших детей, что никому не скажете о моих намерениях, и я не стану убивать себя.

Внезапная мысль пришла мне в голову, и я без долгих размышлений решила тотчас привести ее в исполнение. Госпожа Герар поклялась, и я объявила ей, что собираюсь немедленно ехать в Испанию, которую мне так давно хотелось увидеть.

Она прямо-таки подскочила!

— Как! Уехать в Испанию? С кем? Когда?

— Ни с кем! Но сегодня же утром. У меня есть сбережения! В доме все спят, я соберу чемодан и тотчас поеду — с вами!

— Это невозможно, невозможно… я не могу уехать! — в испуге воскликнула госпожа Герар. — А как же мой муж? Мои дети?

Ее дочке едва исполнилось два года.

— В таком случае, «моя милочка», дайте мне кого-нибудь, кто мог бы поехать вместе со мной.

— Но у меня никого нет… Боже мой, Боже мой! — со слезами причитала она. — Откажитесь от вашей затеи, милая Сара, умоляю вас!

Однако это меня не остановило, намерение мое было твердым. Я спустилась к себе собрать чемодан и снова поднялась к Герар. Затем открыла окно и бросила в стекло напротив завернутую в бумагу оловянную вилку. Окно тут же распахнулось, и показалось заспанное, сердитое лицо молодой женщины. Тогда, приложив руки ко рту, я крикнула:

— Каролина, хотите поехать со мной в Испанию?

Оторопелое выражение, появившееся на лице молодой женщины, свидетельствовало о том, что она ничего не поняла.

— Сейчас иду, мадемуазель! — только и сказала она, захлопывая окно.

Через десять минут Каролина скреблась у двери Герар, без сил рухнувшей в кресло. Господин Герар дважды уже спрашивал из спальни, что здесь происходит.