Александра Коротаева - Наша счастливая треклятая жизнь

Людка жевала апельсин, громко высасывала из него сок и наблюдала за мной. Стало тоскливо и захотелось домой к маме. Я подошла к Людке и изо всех сил ее толкнула. Она упала, оранжевый мячик покатился, лужа треснула, и из нее хлынула черная грязь. Я испугалась, подняла апельсин и положила рядом с Людкой, сидевшей в самой грязи и истошно оравшей.

Дома мама удивилась, что я так мало погуляла. Я рассказала ей про апельсин. Когда тетя Глаша принесла нам Людкино пальто для стирки, мама меня совсем не ругала. Тогда мне показалось это странным…

Трубочка с кремом

Недалеко от базара, рядом с булочной, торговали на улице жареными пирожками. Четыре копейки — и он твой! Маленький, пышный, туго набитый сочным ливером! Если я из музыкалки шла с мамой, я начинала жаловаться на пустоту в желудке и легкое головокружение, это была хитрость, иначе мама не разрешила бы есть на улице. Объяснений тому находила много: руки немытые, есть на ходу вредно, и самое жалостное — мол, вдруг встретится нам голодный человек, а денег у него нет, и он будет смотреть, как ты ешь пирожок, и глотать слюнки, значит, надо и ему купить, а на всех денег не хватит, и так далее. Ох уж эти взрослые, как у них все сложно!

Купив все-таки мне два пирожка, мы доходили до укромной скамейки, и только там воспитанная девочка, да и то в редких случаях, могла себе позволить их съесть.

И вот мы идем из музыкалки с мамой, а пирожков нет. Лысый лоток! Тоска сразу наваливается, голова моя повисает набок, все мне немило. Мы заходим в булочную, мама покупает неинтересный хлеб, а я вдруг вижу трубочку с кремом. Вафельная! С розовым кремом! И всего-то: двадцать две копеечки! Я сама от себя не ожидала, но вдруг мне стало позарез нужно получить эту трубочку. «Мама, купи, купи, мама, мама, ты мне никогда не покупала такой трубочки, а теперь купи, мама, я больше никогда в жизни ничего не попрошу, только попробую и все, что же ты, мама, мне не покупаешь трубочки с кремом, может, ты, мама, меня не любишь?!» — все это я шипела на одном дыхании, как молитву, делая страшные глаза и цепляясь за ее пальто. Мама стряхнула мои руки и спокойно сказала: «Баловство». Какая-то тетка, проходя мимо мамы, ехидно улыбнулась: «Какая капризная девочка!» — и ласково посмотрела на меня. Мы вышли на улицу, и я сказала маме, глотая слезы: «Ты жадная! Жадная! Жад-на-я!!!»

Домой шли молча, не прикасаясь друг к другу, словно чужие. Дома мама села на стул, поставила меня рядом и сказала: «Хорошо, давай сделаем так: в следующий раз я куплю тебе вместо пирожков трубочку, договорились?» Наверное, она ждала, что я что-то пойму, попрошу у нее прощения, но я просто кивнула.

Когда настал этот следующий раз, пирожки были. Мы прошли мимо. Зашли в булочную. Тетка в короне на лбу умильно протянула мне трубочку в папиросной бумаге. Мы пошли в сквер и сели на скамейку. Я откусила. Трубочка была сухая, и с нее посыпались крошки. Прожевала. Хм… ничего особенного. Кроме того, трубочка зияла самой что ни на есть откровенной пустотой, и только в конце ее оставалось немного розового крема. Я зачем-то дунула в нее, и крем осторожно спрыгнул мне на пальто. Я охнула, сжала трубочку, трубочка треснула и брызнула мелкими крошками на асфальт. «Вот это да!» — восхищенно сказала мама. Я заплакала и бросилась ей на шею. Я сидела у мамы на руках как маленькая, и нам было так хорошо, так спокойно и счастливо, как раньше. А вокруг нас прыгали воробьи и радовались моей злосчастной трубочке.

Конфеты

К сладкому мы с Нанкой не были приучены. Конфет в нашем доме никогда не водилось. Правда, в Новый год подарки от Деда Мороза мы получали. В кульках — из прозрачной шуршащей или плотной бумаги, — на которых были нарисованы Дед Мороз со Снегурочкой, плотно лежали конфеты, несколько грецких орехов, два мандарина и пачка печенья. На дне каталась россыпь разноцветных драже. Были ириски, сосалки, карамельки с повидлом. На деле оказывалось, что конфет шоколадных — с гулькин нос. В основном — с белой или розовой начинкой. «Белочка», «Мишка косолапый», «Мишка на Севере» чувствовали себя одиноко в этой компании. Для нас же такой кулек был роскошью.

Мне было лет семь, когда мама отправила нас с Нанкой в летний лагерь «Лесная поляна». Лагерь был очень хороший, но мы затосковали смертно. Встречаясь с Нанкой украдкой где-то в закутке, я плакала у нее на плече и по пальцам считала, сколько еще нам осталось отдыхать. Однажды был какой-то праздник, всем детям выдали по шоколадной конфете. Мы с Нанкой их не съели, а положили в конверт и отослали домой со слезной припиской: «Дорогая мамулечка, скоро мы наконец-то приедем домой. А конфеты — это тебе гостинцы от нас».

Мама, конечно, никаких конфет не получила, но поругала за то, что мы такие темные и в конверты пихаем разные разности.

Приблизительно в этом возрасте мы научились делать конфеты сами. Все очень просто: размешиваешь сахар с водой до густой жижи, наливаешь в алюминиевую миску и ставишь на керогаз. Сахар начинает плавиться, пузыриться, сначала желтеть, потом коричневеть, значит — готово. Миска остывает, конфета отдирается ножом и кладется в рот большим куском. Кусок растягивает щеки, из неплотно закрытого рта норовит вылиться слюна, ты подхватываешь ртом воздух и прикрываешь глаза.

Однажды, когда Нанка отдирала конфету от миски, нож сорвался и воткнулся ей в ладонь, да так глубоко, что с другой стороны кисти почти показалось острие лезвия. Я чуть не упала в обморок, но Нанка закричала на меня: «Тащи быстрей зеленку!» Вынув нож из раны, она раскрыла ее двумя пальцами и приказала: «Лей!» Я налила. Потом мы туго все забинтовали. Как ни странно, мама нас похвалила в этот раз. Вообще она нас часто ругала, когда мы ждали от нее похвалы, и, наоборот, хвалила, когда мы боялись, что оторвет голову.

Врубаю телевизор. Когда я что-то делаю на кухне, люблю, чтобы в доме были какие-то звуки. Вроде я не одна. Иногда, если повезет, можно напасть на интересную передачу, но чаще, не найдя ничего приличного, раздражаюсь и выключаю.

Телик

Когда мы (позже многих) приобрели черно-белый телевизор «Березка-2», началась новая жизнь. В газете с программами передач мы подчеркивали все, что хотели посмотреть на неделе. В то время телевидение только набирало обороты. В Феодосии было всего два канала, но рычажок, которым надо было каналы переключать, быстро у всех ломался. Поэтому рядом с телевизором в каждой семье лежали пассатижи. К тому же нужно было еще следить за трансформатором, вернее за его стрелкой, все время норовившей отклониться от красной черты, это означало, что телевизор может перегореть. Трансформатор стоял на полу, и мы по очереди падали на пол, чтобы проверить стрелку. Эти внезапные припадания к полу напоминали горячие мусульманские молитвы.