Тиран в шелковых перчатках - Мариус Габриэль
— Я подумаю, — пообещала она, наклонилась и поцеловала его в щеку. — В любом случае для меня это большая честь.
* * *
Она не могла мимоходом отмести предложение Генриха Беликовского. Но и принять его тоже не могла — ни сейчас, ни, возможно, в будущем. Даже если он, как и пообещал, не станет мешать ее карьере, она все равно лишится свободы — единственного, чем по-настоящему дорожила.
Статус его жены — а тем более графини Беликовской, поскольку для многих и титул имеет значение, — повлечет за собой определенные обязанности. Часть ее сил и внимания неизбежно будет отвлекаться от работы и направляться на человека, за которого она вышла замуж. Это было знакомо ей по первому замужеству. А если появятся дети…
Она успела полюбить Генриха — за доброту, обаяние, чувство безопасности, которые он ей дарил; даже то, что он был старше, в ее глазах лишь добавляло ему привлекательности.
Сможет ли это теплое чувство стать топливом, поддерживающим ровный огонь в их семейном очаге, — другой вопрос. Возможно. Но тогда ей придется добавить жару. До сих пор они лишь танцевали, смеялись и вместе существовали в блистательном мире, слишком похожем на волшебную сказку, чтобы она могла ему доверять. Они не ложились друг с другом в постель, а до тех пор, пока этого не произойдет, они так и будут топтаться на пороге истинной страсти. Но Купер не знала, готова ли она открыть эту дверь.
После того как они расстались, ее охватила странная смесь грусти пополам с облегчением. То, что она смогла завоевать такого мужчину, как Генрих, безусловно, льстило ее самолюбию. И в то же время она чувствовала угрозу своей свободе, с таким трудом и так недавно ею обретенной.
Купер нелегко было разобраться в своих чувствах к Генриху. Их разделяла глубокая пропасть — как в годах, так и в политических предпочтениях. С ним она чувствовала себя наивной сироткой — неумелой и несмышленой, — а он представал спасителем, вызволяющим ее из неприятностей, которые она сама же и навлекала на свою голову, — и ей это не нравилось.
Да, ее влекло к Генриху, но его притягательность еще больше все усложняла. Она только что избавилась от одного склонного к манипуляциям и требующего постоянного внимания мужа и не спешила обзаводиться другим.
Вот и все, до чего она додумалась.
8
В Павильоне де Марсан перед скорым открытием выставки царила лихорадочная суета. Модельеры добавляли последние штрихи к своим диорамам. Большинство манекенов были готовы: красивые куклы в безупречных, уменьшенных на их рост туалетах были расставлены так, что образовывали интригующие жанровые сценки. Диор использовал в своих нарядах шелк, за которым они ездили на «симке». Купер оставила его доводить свои творения до совершенства, а сама отправилась бродить с фотоаппаратом по залу, подмечая интересные детали в царящем хаосе, который дополняли стрекот швейных машинок и грохот инструментов.
Все величайшие кутюрье Парижа собрались здесь. Купер уже узнавала их в лицо и научилась отличать стиль каждого. Тут был и молодой, хрупкого сложения Жак Фат: несмотря на то что ему было едва за тридцать, в мире моды на него взирали с восторженным трепетом. Эльза Скиапарелли, вся в черном, аристократичная и загадочная, выискивала пристальным взглядом несовершенства в своих моделях. Неподалеку от нее Баск — Баленсиага, смуглый и мрачный, как и она, трудился с той же одержимостью. А за ним склонялась над своей платформой Жанна Лане — дружившая с ней и носившая ее наряды Сюзи говорила, что война сломила ее и она умирает.
Пока Купер осматривалась вокруг, кто-то радостно окликнул ее. Это оказался Кристиан Берар, с головы до ног, включая его густую спутанную бороду, заляпанный голубой краской. Его глаза, почти такой же яркой голубизны, как краска, сияли озорством. Под мышкой он, как обычно, держал свою белую болонку, а в другой руке — кисть, которой работал.
— Купер! А где твоя Анактория[44]?
— Привет, Бебе! А кто моя Анактория? — с опаской спросила она: мыслил Бебе своеобразно, и шутки у него были замысловатые.
— Кто-кто, Сюзи Солидор, конечно!
— Я тебя не понимаю.
— Ах да, я и забыл, что тебя воспитала волчья стая, — весело сказал он. — Если бы у тебя было приличное образование, ты бы знала, что Анактория — подруга Сапфо с острова Лесбос. Особая подруга. — И он картинно закатил глаза, чтобы до нее точно дошел намек. — Сегодня день рождения моей маленькой Гиацинты. — Он взлохматил кудрявый мех собаки. — В субботу я устраиваю вечеринку у себя в студии. Ты, конечно, приглашена.
— В субботу вечером я уже приглашена на свидание.
— Своим русским? Ну да. Я слышал, он большой весельчак, — заметил он со странным выражением. — Я настаиваю на том, чтобы ты привела его с собой.
Идея показалась Купер не слишком удачной. Ей не хотелось смешивать Генри со своей богемной компанией. Но и отказывать она тоже не хотела: Берар был ближайшим другом Кристиана Диора.
— Я спрошу у него. Обещаю.
— Приводи заодно и свою подружку-кокни — порнозвезду. Она очаровательна.
— Хорошо.
— Благослови тебя Господь, дитя мое. — Он перекрестил ее кистью, как кардинал, кропящий паству святой водой. Купер не удалось быстро отскочить в сторону от окативших ее голубых брызг.
— Бебе, ты просто невозможен! — сердито вскрикнула она.
Раскаты смеха еще долго неслись ей вслед, когда она убегала смывать краску.
* * *
Купер предупредила Генриха, что субботняя вечеринка у Бебе начнется поздно, поэтому они явились после одиннадцати. Генрих, как всегда, был одет формально: во фрак с шелковым шейным платком. Купер волновалась, ожидая момента, когда два ее мира пересекутся. Что подумает Генри о приятелях Бебе, что они подумают о нем, предсказать было невозможно.
Перл пришла с ними, но была на взводе, и все ее раздражало, это означало лишь одно: укол она не сделала.
В студию Бебе, которая напоминала пещеру и находилась в одном из старых зданий в районе Монпарнаса, уже набилась толпа народу. Берар натопил помещение до невыносимой духоты. Большинство гостей по случаю обрядились в экстравагантные наряды, но сам Бебе был, как обычно, в обсыпанном сигаретным пеплом халате поверх пижамы. Купер редко видела его в чем-то другом. Он живо протолкался к ним, как всегда, держа под мышкой Гиацинту.
— Добро пожаловать, гости дорогие! — вскричал он. — А вот и Перл! Какой ротик! Такая пампушечка! Дорогая, так бы тебя и съел! А это… — Он вытаращил глаза и шутовски присел в книксене
