Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков
«Стой!» – прокричал кто-то. Всадник вдруг выделился из темноты рядом с нами. Мы остановились, а передовые повозки продолжали ехать все дальше и дальше; слышен был стук колес удаляющегося от нас обоза. Мы сбились с дороги и проехали куда-то далеко в сторону. Всадник поскакал вперед остановить и вернуть обратно оторвавшийся от нас обоз.
Куда же ехать? До рассвета нам нужно было перейти железнодорожный путь. Сбившись, мы потеряли время и сами не знали, найдем ли дорогу. Повернули обратно. Вот в темноте показались огни какого-то хутора. Тот ли, откуда мы выехали, или опять заблудились? Было жутко чувствовать себя потерянным в ночном мраке. Холод охватывал и лицо, и ноги, и руки; холод ощущался в спине под меховой курткой. Я слез с повозки, нащупывая в темноте землю, и прошел в ближайшую избу. Она была битком набита народом. Кто стоял, кто скорчившись сидел, а кто и уснул, растянувшись на полу.
Тускло горела висячая лампа. Было душно от табачного дыма и от дыхания людей, набившихся в комнату. «Обоз уехал Бог знает куда. Жди теперь, когда он вернется, – сказал чей-то грубый голос. – Эдак они всех нас подведут». Кто-то ругал тех, кто должен был стоять на перекрестках и указывать путь.
В комнате было темно, клонило ко сну, глаза сами собой смыкались. Качнешься в сторону, подымешь голову, и опять охватывает дремота. Встрепенешься вдруг от тревоги. Страшно пропасть, сидя здесь, в этой комнате, а выходить не хочется из тепла опять на холод.
Сон на ногах у стены в забытье в душной комнате был мучителен. Сколько я простоял в хате? Был ли это час, два или минут двадцать-тридцать? Я очнулся от движенья и толкотни, поднявшейся в комнате. Из раскрытой двери дунуло холодом. Все выходили в темноту на улицу. Я отыскал своих, уселись в повозки и тронулись. Всадник указывал нам путь.
Во время войны при боевых действиях, равно как и в походе, весь вопрос заключается в том, чтобы, сохранив всю напряженность воли, преодолеть усталость физическую и моральную, такую, что человек готов свалиться с ног, глаза сами собой смыкаются, мысль застывает. Все равно, что бы ни случилось, лишь бы не делать усилий и уснуть хоть на мгновение.
Один боевой офицер рассказывал мне, как во время ночного перехода он, не спав несколько ночей подряд, идя во главе роты, вдруг заснул стоя, и вся рота сзади него остановилась. Он очнулся; те, кто шел впереди, скрылись, шагов не было слышно. Перед ним две дороги расходились. Его охватил ужас. Он бегом повел своих людей и, к счастью, попал на правильный путь.
То, что пережил этот офицер, пришлось и нам пережить в ночном переходе из хутора Веселого. Обоз наш, сбившийся с пути, проехал в сторону по направлению к станции Павловке. Он не доехал всего 2–3 версты. Огни уже были видны. Еще несколько минут, и весь обоз без охраны боевых частей прямо попал бы в руки большевиков.
Нас спас счастливый случай. Нет, спасло нас то, что среди наших людей была вот та напряженность воли, которая одна только и спасает из тысячи случаев. Кто-то, кто не свалился от усталости и не спал, остановил обоз и повернул его обратно, и то, что должно было послужить к нашей гибели, оказалось в нашу пользу. Шум колес от приближающегося обоза был услышан на станции. По телефону затребованы боевые поезда. Большевики готовились встретить нас в Павловке и открыли нам путь у разъезда в станице Ново-Леушковской.
Уже стало светать, когда мы подъехали к косогору. От косогора спускалась лощина. Внизу тянулось длинное болото, покрытое высокими зарослями камыша. По топи была устроена плотина из жердей, прикрытых камышовым настилом. Повозки скучились возле гати и медленно, одна за другой, переправлялись на ту сторону.
Было холодно. Солнце еще не грело. Земля была покрыта белым инеем. Кто-то притащил из ближайшего хутора старую солому и навоз. Зажгли костер. Густой белый дым поднимался кверху, и пламя то вспыхивало, то пропадало в дыму. Около костра жались люди, отогревая свои замерзшие руки.
Одна из телег провалилась на мосту. Приходилось ее вытаскивать. Опять задержка! А солнце поднималось все выше и выше. Наконец повозку вытащили, исправили гать, застлав ее нарубленным камышом. Обоз тронулся, медленно спускаясь с бугра и колыхаясь по мягкому настилу гати, переезжал и вытягивался в гору на том берегу.
Наша повозка переехала через гать и затем покатилась по гладкой убитой дороге. Лошади бежали рысью в гору. Мы спешили доехать как можно скорей. Конные разъезды подгоняли наших возчиков. Переезд должен был совершиться в темноте, чтобы нас не могли заметить из ближайшей сторожки. А солнце уже ярко светит. Видна насыпь и телеграфные столбы. Обоз мчится и влетает с грохотом в улицу станицы.
Было воскресенье. У домов на завалинках сидели разодетые по-праздничному станичники. На базарной площади толпа, в ярких цветах разряженные женщины, казаки в черкесках с галунами, в папахах с красным верхом. Звон церковного колокола разносился над всей этой пестрой толпой между рядами лавок, на площади возле церковной ограды. И странно было видеть этот праздничный люд, здоровый, рослый, с любопытством оглядывавший нас, едущих прижавшись по трое и четверо на повозках по базарной площади. «По роже видно, что большевик», – сказал угрюмо Ал. Ив., указывая на рыжего малого, который, глядя на нас, ухмылялся, полузгивал семечки, отплевывая шелуху. И опять как-то остро почувствовалось: «Кому мы нужны?»
Всю ночь мы промучились, иззябли, бока болят от тряски по мерзлой земле. А здесь, в каких-нибудь ста верстах от Ростова, где теперь идет кровавая расправа над беззащитными людьми, другие люди, тоже русские, все так же справляют праздник; рядятся женщины, веселятся молодые казаки, и нет им никакого дела до нас, захватят ли нас броневые поезда, зарубят ли и расстреляют большевики, погибнет ли генерал Корнилов. Мы шли освобождать Екатеринодар. Мы возлагали надежды, а встретили полную безучастность, как и на Дону.
Мы переехали мост через речку и поднялись далее в гору к железнодорожной будке у переезда. Возле будки стоял генерал Корнилов и офицеры штаба; генерал Марков в своей белой лохматой папахе, по которой издали можно было его узнать, как всегда подвижный, на ходу поздоровался с нами, быстро переходя дорогу.
На пригорке расположился вдоль дороги офицерский
