Агата Кристи - Расскажи, как живешь

— Она меня укусит!

— Да-да, — подтверждает один из рабочих. — Она, видно, хочет твоего мясца! Ее лучше оставить, хваджа.

— Бери ее и тащи в машину сию же минуту, болван! — кричит Макс.

Мишель с опаской приближается к собаке, которая тут же поворачивается к нему — вполне дружелюбно.

Но тот поспешно ретируется. Не выдержав, я выпрыгиваю из грузовика, хватаю собаку на руки и снова сажусь в кабину. Боже, какая она тощая! Все ребра можно пересчитать… В Браке передаем собаку Фериду и велим накормить ее до отвала. Долго придумываем кличку, я предлагаю назвать ее Мисс Остапенко — я недавно прочитала книгу с русскими персонажами. Однако всем больше понравилось имя, придуманное нашим архитектором, — Хийю. Характер у Хийю просто удивительный. Она очень живая и совершенно ничего не боится. И никого. Веселая, добродушная, она всегда поступает так, как сама считает нужным. По-моему, у нее, как у кошки, девять жизней. Умеет выбраться отовсюду, из-под любого замка. А если от нее запираются, она непременно найдет лазейку, чтобы проникнуть внутрь, — однажды даже прогрызла дырку в два фута шириной в саманной кладке. Она является на все наши трапезы и проявляет такой напор, что не поделиться с ней невозможно.

Я уверена, что ее пытались утопить — привязали ей камень на шею и бросили в реку, но Хийю не из тех, кто покорно сдается, она перегрызла веревку, выплыла на берег и направилась через пустыню искать лучшей доли. Встретив наших рабочих, она почуяла, где ее ждет спасение, — увязалась за ними и попала к нам. И вот подтверждение моей версии: с нами она идет куда угодно, но только не к реке. Она застывает на тропе как вкопанная и, мне кажется, даже качает головой, будто говоря:

«Нет уж, увольте! В воду вы меня больше не заманите! От нее одни неприятности!»

Слава Богу, полковник провел эту ночь более спокойно. Серкис изгнал массу мышей при починке Крыши, кроме того, полковник изобрел защитное приспособление. Непременным его компонентом является ведро с водой, куда летучие мыши падают и тонут. Это очень сложное сооружение, заверяет нас полковник, полночи с ним провозился, зато потом спал спокойно.

На ленч мы устраиваемся на раскопках, отыскав местечко, защищенное от ветра. Тем не менее съедаем немало пыли и песка с каждым куском. Впрочем, вид у всех бодрый, и даже наш обычно печальный водовоз погоняет свою лошадь вверх от Джаг-Джага чуть не горделиво. Он доставляет бочки с водой к подножию холма, а оттуда ее в кувшинах везут наверх — на осликах. Вполне библейский колорит.

В конце рабочего дня мы прощаемся, полковник и Кочка едут на «Мэри» в Шагар, а мы возвращаемся в Брак — нести свою двухсуточную вахту.

Комнаты в «башне» выглядят очень мило. На полу пара ковриков и циновка. Здесь есть все необходимое — кувшин, таз, стол, два стула, две раскладушки, полотенца, простыни, одеяла и даже книги. Мы убеждаемся, что окна кое-как закрыты, и ложимся спать после очень странного ужина, приготовленного Али и поданного унылым Феридом: расползшийся шпинат с загадочными темными вкраплениями, — подозреваю, что и это тоже был «бифтек»!

Ночь прошла спокойно. Нас посетила только одна летучая мышь — выпорхнула неизвестно откуда, и Макс пуганул ее светом фонарика. Надо бы убедить полковника, что сотни летучих мышей — это игра его воображения, возможно, разгоряченного спиртным. В четверть пятого Макса будят, подают чай, и он отправляется на раскоп. Я снова засыпаю. Чай мне приносят в шесть. Макс возвращается в восемь — перекусить. Завтрак невероятно сытный: вареные яйца, чай, арабский хлеб, два вида джема и концентрат заварного крема — прямо в жестянке! Через несколько минут приносят еще яичницу-болтунью. Макс бормочет: «Trop de zeie!»[72] — и, опасаясь, что последует еще и омлет, просит Ферида передать Али, что нам этого более чем достаточно. Ферид, вздыхая, уходит. Когда он возвращается, лоб его страдальчески наморщен. «Что-то случилось…» — пугаемся мы, но он всего лишь спрашивает:

— А апельсины к ленчу вам прислать?

Кочка и полковник появляются только в полдень. Из-за сильного ветра несчастному архитектору опять пришлось повоевать с шлемом, Мишель тут же примчался на выручку, но Кочка, памятуя о недавнем приключении, сумел вовремя увернуться от его помощи.

На ленч мы обычно ограничиваемся холодным мясом и салатом, но Али, вероятно из тщеславия, решил покорить нас своими кулинарными талантами, так что на раскопе нам приходится есть ломтики непрожаренных баклажанов, остывший жареный картофель, куски задубелого «бифтека» и салат, заправленный майонезом так давно, что он успел превратиться в сплошной жирный зеленый кисель.

Максу жаль огорчать Али — но, говорит он, придется охладить его благородное рвение.

Мы обнаруживаем, что, воспользовавшись перерывом на ленч, Абд эс-Салам выступает перед рабочими с длинной выспренней речью, признаться, довольно тошнотворной.

— Посмотрите, какие вы счастливые! — восклицает он, взмахивая руками. — Разве мало для вас делается? Мало о вас заботятся? Вам разрешено приносить пищу сюда и есть ее во дворе! Вам платят огромное жалованье, — не важно, найдете вы что-нибудь или нет. Разве это не щедрость, не благородство? И это еще не все! За каждую вашу находку вам еще и доплачивают. Хваджа заботится о вас, как отец родной, он даже следит, чтобы вы не изувечили друг друга. Если кишки ваши заперты, он отворяет их прекрасными снадобьями! Вот как вам повезло! Но его великодушие поистине безгранично! Вспомните: кто вас избавляет от жажды во время работы? Разве вам приходится самим добывать себе воду? О нет! Хваджа по доброй воле доставляет вам воду прямо на холм. Воду возят на тележке, запряженной лошадью! Вы только подумайте, на какие расходы идет ради вас хозяин! Вам очень повезло — работать на такого человека!

Мы потихоньку ускользаем, и Макс задумчиво спрашивает: почему никто из рабочих не прикончит Абд эс-Салама? Лично он сделал бы это обязательно!

Кочка возражает: рабочим эти разглагольствования нравятся. И он, похоже, прав. Они энергично кивают, соглашаясь. Один другому говорит:

— Да, все верно. Нам привозят воду, это настоящая щедрость. Он прав, мы счастливые люди. Этот Абд эс-Салам мудрый человек.

Кочку раздражает подобное раболепство, но я не совсем с ним согласна. Вспоминаю, как все мы в детстве любили сказки о добрых и благородных людях. А арабы, даже будучи взрослыми, сохраняют эту детскую непосредственность. Старый Абд эс-Салам им больше по душе, чем молодой и не столь почтительный Алави.

Кроме того, выясняется, что Абд эс-Салам — великолепный танцор; по вечерам во дворе нашего дома в Браке собираются мужчины и часами пляшут под его предводительством. Как они могут после этого вставать в пять утра и идти на работу — для меня великая загадка. Как и то, что обитатели деревень в трех, пяти и даже десяти километрах от раскопок ухитряются прибывать на работу минута в минуту. Часов у них нет, а им приходится вставать кому за двадцать минут, а кому и за час до восхода солнца. И как им это удается! Столь же удивительно видеть их после фидоса — за полчаса до заката: в воздух летят пустые корзины, слышится хохот, и люди, подняв кайло на плечо, бегут — да-да, именно бегут, а не идут домой в деревню — за несколько километров отсюда! В течение дня у них только два перерыва: полчаса на завтрак и час на ленч.